ГЛАВА 2
А в это время гораздо южнее, в равнинных землях, на опушке леса сторонний наблюдатель увидел бы ярко раскрашенную тележку или, вернее, фургон на двух огромных колесах. У фургона была всего одна оглобля, к концу которой привязывалась толстая деревянная рейка, так что, если смотреть сверху, эта оглобля напоминала букву «Т». Натянутая на большие обручи ткань была когда-то ярко расписана улыбающимися клоунами, мускулистыми борцами, фокусниками с неизменными волшебными цилиндрами в руках и просто шариками, цветами и непонятными узорами. К слову сказать, все это великолепие изрядно поблекло, выцвело от солнца и дождей, но надпись, намалеванную поверх клоунов, фокусников и прочих фигур, все еще можно было разобрать. Она гласила:
УДИВИТЕЛЬНАЯ И ВЕЛИКОЛЕПНАЯ,
НЕПРЕВЗОЙДЕННАЯ И НЕЗАБЫВАЕМАЯ
ТРУППА БРОДЯЧИХ АРТИСТОВ!
Неподалеку разномастная толпа зверей готовилась к репетиции. Один из них, заяц, весь вид которого говорил о том, что он не просто выскочка — любитель театра, а серьезный профессионал, стоял впереди, как дирижер перед своим оркестром. Тут надо прерваться, чтобы описать его. На нем был изрядно помятый, но все равно великолепный сиреневый атласный фрак, а на голове — широкополая соломенная шляпа, сквозь дырки в которой торчали длинные заячьи уши. Желтые ботинки огромного размера наводили на подозрение по поводу мозолей их владельца, и, наконец, дополняла этот наряд тросточка с серебряным набалдашником. При взгляде на зайца всякий понимал, что и наряд его, и тележка, да и сама труппа видывали лучшие времена. Тем не менее заяц как-то особенно лихо завертел свою тросточку и, словно обращаясь к большой аудитории, объявил:
— Доброго всем утра. Я, Флориан Даглвуф Вилфа-чоп, импрессарио и директор этого театра, представляю вам
УДИВИТЕЛЬНУЮ И ВЕЛИКОЛЕПНУЮ, НЕПРЕВЗОЙДЕННУЮ И НЕЗАБЫВАЕМУЮ ТРУППУ БРОДЯЧИХ АРТИСТОВ!
Последователи классических традиций и талантливых экспромтов! Ни разу не ушедшие без бурных оваций зала! Получившие Приз зрительских симпатий! Мы представим вам вечное искусство! Забавные комедии! Музыка и магия, веселая джига и прекрасные танцы! Приходите, приходите все! Посмотрите наше удивительное, познавательное, великолепное представление! Совершенно бесплатно! — Здесь он заговорщически улыбнулся и продолжил громким шепотом, которому так долго учатся актеры: — Домашние пироги, печенье, булочки и прочие вкусности поддержат истощенные силы артистов. Мы примем все с благодарностью. Да-да!
Из глубины фургона раздался чей-то недовольный голос, который прервал прочувствованную речь зайца:
— Ну хватит уже! Кончайте, пока все не уснули!
Заяц метнул раздраженный взгляд в сторону фургона и фыркнул. Вновь повернувшись к своим воображаемым зрителям, он объявил:
— А теперь, мои дорогие сельские друзья, домохозяйки, крестьяне и крестьянки, — не забудьте своих молодых сыновей, — мы подходим к самому главному! Гвоздь нашей программы — борьба! Два сильнейших борца из всех когда-либо появлявшихся на свет — выдры Борракуль Железная Грудь и Элахим Дубовая Лапа — покажут вам настоящую борьбу! Да-да! Я лично видел, как эти силачи справились с десятью меньшими зверями! Если у вас слабые нервы, не смотрите, поскольку обмороки и слезы отвлекают внимание артистов. Итак, чтобы вы убедились в моих словах, эти два удивительных силача поднимут всю — я повторяю — всю УДИВИТЕЛЬНУЮ И ВЕЛИКОЛЕПНУЮ, НЕПРЕВЗОЙДЕННУЮ И НЕЗАБЫВАЕМУЮ ТРУППУ БРОДЯЧИХ АРТИСТОВ!
Вперед, демонстрируя мускулы и раскланиваясь, выступили две большие выдры. Их трико, изукрашенные золотыми позументами, должны были производить на сельских жителей неизгладимое впечатление, хотя кому-то они могли показаться (и, надо признаться, вполне справедливо) слишком уж кричащими и яркими. Итак, раскланявшись перед воображаемой публикой и показав несколько упражнений, обе выдры приступили к делу. Они взяли скамейку за оба конца и, пыхтя, как будто им ужасно тяжело, начали поднимать ее. На скамейке стояли два крота, на одном из которых были надеты красные спортивные брюки, украшенные блестками, а на другом — плащ и тюрбан темно-зеленого цвета. На вытянутых лапах кротов в изящной позе лежала мышка, одетая в голубое платье и с венком из искусственных цветов на голове. Балансируя на одной лапе, на пояснице мышки стоял еж, его колючки все сплошь были украшены самыми разными флажками, бантиками и какими-то брелочками, так что он походил на новогоднюю елку, с которой почему-то забыли снять украшения после празднования Нового года. Скамейка взлетала, как качели, все выше и выше, а на ней с риском для жизни балансировала живая пирамида. Заяц Флориан подбадривал артистов громким шепотом:
— Еще, еще выше! Вот так! Все стоят, не меняя позы! Спокойно, спокойно! Еще выше! Да-да! Вот так!
Борракуль и Элахим артистично отдувались в такт, показывая, как им тяжело раскачивать скамейку у себя над головами. Внезапно Борракуль истошно завопил:
— Аааааааа!
Он выпустил из лап свой конец скамейки и схватился за голову. На полянке все возмутилось: кричали артисты, свалившиеся со скамейки — стройная пирамида превратилась в кучу-малу, — стонал Борракуль, не отнимая лап от головы, бегал вокруг осрамившейся труппы разъяренный Флориан. Он ругал Борракуля, который теперь лежал на земле придавленный скамейкой:
— Великие сезоны! Ты, неуклюжий короткохвостый болван! Во имя всех колбас и сосисок, с чего это ты отпустил скамейку?
Покрасневший Борракуль с трудом проговорил:
— Потому что этот ужасный мышонок запустил в меня камнем из пращи!
Флориан Даглвуф Вилфачоп выпрямился во весь свой немаленький рост и, поставив уши торчком, завопил:
— Да что же это такое? Давно пора проучить этого маленького негодяя! Шалопай! А ну-ка вылезай из фургона сию же минуту! Я сказал, выходи немедленно! Да-да!
Флориан уже решительно шагнул вперед, когда маленькая мышка в голубом платье преградила ему путь к фургону в лучших театральных традициях. Вытянув одну лапку вперед, а другую положив на грудь, там, где, по ее представлениям, помещалось сердце, она продекламировала:
— О, господин Флориан, сэр! Умоляю вас, не обижайте безобидного малыша! Я уверена — у вас доброе сердце, и если сейчас вы поддадитесь гневу, то потом долгие годы вы будете переживать, вспоминая о том, как несправедливо вы обошлись с таким малышом. Прислушайтесь к мольбам матери, не наказывайте невинную крошку! Умоляю вас, пощадите его!
Еж Остроигл горько усмехнулся, сдирая со своих колючек измятые украшения:
— Это Шалопай-то невинная крошка? Ха! Он такой невинный и безобидный, что лично я бы предпочел иметь дело с клубком ядовитых змей или целым выводком горностаев! К тому же ты ему не мать, а всего лишь тетка.
Дисум метнула раздраженный взгляд в сторону Остроигла и заметила:
— Это не важно. Не отвлекайте меня, сэр, своими замечаниями. Они к делу не относятся. Никакая мать не любила бы Шалопая, как я. Иди ко мне, мой дорогой малыш!
