Так и он когда-то стоял, размышляя о нервных учителях и о не менее нервных родителях.
Минула неделя, встречи с упорством повторялись, мальчик как вкопанный в 5: 54 стоял на станции, ожидая поезд. Подумал и благодушно позволил юнцу занять место в его ритме дней и ночей ко времени отхода поезда.
Иначе никак нельзя: ребенку было неуютно среди неосторожных грубых взрослых, и он приложит все усилия, чтобы скрасить путь мальчику. В столь ранний час появление подростка тоже понял: «Сентябрь уж наступил». Начались учебные занятия, школа, видно, далеко – во избежание скандалов ученик и выезжал засветло, боялся опоздать.
Так и повелось, вместе с учеником поджидал поезд, вместе входили и застывали: он на сиденье, ученик у дверей. Те постоянно открывались, закрывались, подросток отходил, вежливо пропускал пассажиров, подходил и замирал до следующей остановки. Посоветовать сменить место не решился: мальчик с испугом отринет соучастие незнакомого мужчины.
В начале октября на пути к метро вдруг охватил непреодолимый страх, пробил холодный пот: в любой момент может нагрянуть беда – изменится расписание уроков в школе, семья переедет в другой город, ребенок заболеет – встречи прекратятся. Случайно, как и появился, он исчезнет, тоже человек из плоти и крови. Что делать, как поступить, спросить было не у кого, поделиться было не с кем.
Справиться с паникой не хватало сил, время шло, и чуть ли не бегом он припустил к станции. Там заметался, не нашел паренька, не пришел тот в условный срок. Предчувствие сбывалось, устал, устал, не хочет видеться, в чем полностью прав. Сел у окна, ни во что не веря.
Двери не захлопнулись, как влетел юнец, обвел всех быстрым взглядом, нашел своего ежедневного попутчика, успокоился. Заполучив последнего пассажира, поезд двинулся дальше по маршруту.
В ноябре похолодало.
Надел любимое мягкое пальто черного цвета, ощутил себя в нем тепло и уютно. Подросток стоял в заношенной детской курточке, выглядел до обидного нелепо: из рукавов торчали худые кисти рук, спереди и сзади из-под нее беззастенчиво выглядывала клетчатая синяя рубаха, ворот не застегивался, узкий стал, да и пуговиц не хватало.
Его родители тоже были небогаты, тоже вырастал из одежды, из обуви, тоже при встречах со знакомыми прятал глаза. Предложить что-либо из своего подростку постеснялся: вдруг не понравится, но вечером тщательно перебрал одежду в шкафах – ничего доброго не нашел.
Вскоре парень красовался в новой теплой добротной куртке с капюшоном, с молниями на карманах. И впервые отошел от дверей, сел на свободное место, рюкзак поставил на колени.
Затем выпал первый снег.
Поезд запаздывал, люди прибывали, толкались, вышучивали друг друга, а знакомый не появлялся. Из тоннеля принеслась тугая воздушная волна, за ней на платформу влетел поезд. Одна толпа втащила в вагон, другая со смехом, с гиком хлынула из других дверей и столкнула лицом к лицу с подростком.
Промелькнули две станции, менялись пассажиры, он стоял и не смел поднять глаза на мальчишку, слушал легкое дыхание и не мог взять в толк, с чего начать и как начать беседу. Неплохо было бы вполголоса произнести «Смешной народ, не правда ли», хотя есть и получше: «Бывает же такое», а если: «И побелело все кругом…».
День прошел нервозно, безрезультатно. Вечером вспомнил со стыдом произошедшее в вагоне, чуть не плача, утешил себя тем, что никто ничего не заметил. К новостям не притронулся, залез под душ, лег в постель. Утром обнаружил, что проспал…
Без сомнения, станция давно опустела, поезд ушел, в нем все уехали, в нем уехал и ученик. С тоской и унынием вышел из дома, побрел к станции, медленно спустился по лестнице и с трудом сдержал возглас радости.
На платформе в одиночестве стоял его ученик, его двойник, скользнул рассеянно взглядом, проявил внешнее безразличие. Они вошли, заняли места и помчались каждый к своей цели.
Брезжил рассвет, вставало солнце, к ночи день темнел, синел, чернел; он мог дать любые имена творениям природы, звучные или скучные, но она перестала его занимать.
Будильник не интересуется числами на круглом циферблате. Стучит и стучит в ритме, заданном пружиной или батарейкой, но в любом случае в этом его жизнь, а не в циферблате. Нет ему дела до чисел, до их размеров, до их цвета, можно закрасить, стрелки снять и выбросить – ничего не изменится, будильник будет стучать…
Сегодня паренек ехал вдвоем с подружкой, наверняка, учатся в одной школе. Придирчиво оглядел девицу: нехороша была, очень нехороша.
Тяжелые крупные формы раздирали по швам короткое серое пальто, шею туго обхватил лиловый узкий платок, тусклые глазки накрасила синим, волосы стянула зеленым шарфом.
Поезд на всем ходу дернулся, как и при первой их встрече, и по всему вагону разнесся высокий до визга голос: «Оливер, ты чего это?»
Какое чудесное имя носит мальчик, неужели человек с таким звучным именем повторит абсурд его судьбы.
На следующее утро старался не смотреть в их сторону, прошли еще ночь, день, ночь – утром украдкой взглянул, опешил: мясистая девица не маячила больше, не мешала, пропала без следа.
Будильник отстукивал время.
До Рождества оставалась неделя, к празднику снегу нападало великое множество.
Он шел, вдыхая морозный свежий воздух, и не узнавал белую чистую дорогу, она смягчилась, спрятались острые черные камни, что угрожали ему каждое утро. В вагоне покойно, уютно, Оливер держал в руках коробку с тортом. У ребенка день рождения, везет угощение классу.
А он не знал!
И осенила прекрасная идея – вручить имениннику олененка на хрупких ножках с упрямо склоненной головой, подарок мамы на его шестнадцатилетие. Дома бережно обернул игрушку в мягкий шелк, спрятал в прозрачный пакетик, перевязал розовой ленточкой, сделал бант. Завтра незаметно подкинет сувенир в карман Оливеру.
Выждал первую остановку на пути следования поезда, Оливер как раз отошел от дверей, вежливо пропуская входивших и выходивших, подкрался к мальчику, огляделся – никто ничего не видел, и забросил с замиранием сердца подарок в приоткрытый рюкзак, отбежал на цыпочках, сел.
Ликуя и торжествуя, шествовал на службу.
Дома поужинал, с досадой поглядел на календарь: праздники скоро, ученик уйдет на каникулы, придется потерпеть. После ужина сидел у окна и следил, как на черном небе загорались звезды, как двигались огоньки самолетов, как в домах напротив зажигались и гасли чужие окна.
Утром с бьющимся от радости сердцем поспешил на станцию – юный двойник не встретился, пропустил еще поезд – мальчик не появился, пропустил второй – без изменений. Кто только ни стоял рядом с ним, но не Оливер, – уехал на службу.
Назавтра в свое привычное время вошел в поезд, опасаясь вновь опоздать и навлечь на себя гнев. Тщетно всматривался в детские фигуры – Оливера не было, видимо, заболел.
Поезд подъехал к его остановке, он поднялся, вышел, двери сзади со злобой клацнули. Сделал шаг, второй и, словно кто ударил, оглянулся и похолодел: в другом вагоне, не в их, стоял Оливер, стоял, смотрел на него и не видел. Глаза ничего не выражали.
