Двухэтажный дом был обит красно-коричневыми досками, крыша покрыта дранкой, с краю возвышались две кирпичные печные трубы. На первом этаже находились четыре комнаты, на втором — три. Внешне строение выглядело не очень изящно, зато внутреннее убранство говорило о том, что его владелец — человек со вкусом и, самое главное, с достатком: кровати закрывались балдахинами; по случаю приезда гостей стол накрывали на 25 персон; в доме имелись и такие важные мелочи, как щипцы для завивки париков, щетки для зубов с костяными ручками…
В том же году из Англии вернулся двадцатилетний Лоуренс — молодой статный красавец, который, наверное, показался полубогом своему единокровному брату, шестилетнему Джорджу. Отец поручил старшему сыну управлять плантациями на Потомаке (более двух тысяч акров!), и уже весной Лоуренс от своего имени стал прикупать полосы земли, прилегающие к Литл-Хантинг-Крик, расширяя свои владения.
В июне 1739-го у Огастина родилась еще одна дочь, Милдред, но скончалась в октябре следующего года.
Между тем в 1739 году между Великобританией и Испанией разгорелся конфликт, известный как «война из-за уха Дженкинса». В октябре капитан торгового судна Роберт Дженкинс явился на заседание британского парламента и продемонстрировал собственное ухо, плававшее в банке со спиртом, которое отрезал офицер испанской береговой охраны: испанцы обвиняли англичан в незаконной торговле со своими вест-индскими колониями. В парламенте сложилось мощное провоенное лобби во главе с адмиралом Эдвардом Верноном, требовавшее наказать испанцев; премьер-министру Горацио Уолполу пришлось уступить. Вернон лично возглавил эскадру и всего с шестью кораблями захватил Портобелло на панамском побережье; одну из улиц Лондона переименовали в Портобелло-роуд в честь этой блестящей победы. Вернон, под командованием которого находилась уже армада в 186 кораблей, взял курс на Картахену (в нынешней Колумбии).
Для укрепления морского десанта, которому предстояло высадиться в Картахене и на Кубе, король отдал приказ о создании американского пехотного полка из колонистов. Лоуренс Вашингтон вступил в этот полк и получил вожделенный значок капитана роты виргинцев.
Карта Виргинии. Д. Смит. 1612 г.
Штурм Картахены в марте 1741 года обернулся кровавым фиаско: испанцы под командованием «получеловека» Бласа де Лесо (у него не было одной руки, одной ноги и одного глаза) отбили натиск девяти тысяч англичан. Лоуренсу и солдатам, которыми он командовал, даже не пришлось высаживаться на берег: желтая лихорадка и прочие тропические болезни выкашивали их не хуже, чем вражеские пули. Некоторые погибали от солнечного удара. В отличие от экипажей английских судов, уже год пребывавших в Карибском бассейне и приобретших некоторый иммунитет к местным болезням, жители североамериканских колоний столкнулись с ними впервые; из всего полка уцелела только десятая часть.
В письме домой Лоуренс сообщал: «…противник убил около 600 наших… а климат еще больше. Большинство офицеров умерли… Война ужасна на деле, но еще более ужасна в воображении». Но закончил он довольно бодро: «Мы научились здесь есть простую пищу, быть начеку и не обращать внимания на шум или канонаду».
Чудом уцелев под Картахеной, Лоуренс участвовал еще и в высадке в Гуантанамо на Кубе (это было частью неосуществленного плана адмирала Вернона по захвату Сантьяго с суши и с моря). Конфликт в Карибском море стал прологом к Войне за австрийское наследство, продолжавшейся в Европе целых восемь лет, и был благополучно забыт английскими политиками — но не его непосредственными участниками.
Молодой Вашингтон столкнулся с презрительным отношением британцев к колонистам, которые томились на кораблях, набившись туда, как сельди в бочку. Например, бригадный генерал Томас Вентворт их ни в грош не ставил. В то же время Лоуренс проникся высочайшим уважением к адмиралу Вернону.
Вернувшись в Виргинию в конце 1742 года (его брат Остин приехал из Англии в июне), Лоуренс переименовал Литл-Хантинг-Крик в Маунт-Вернон (Гора Вернона) и повесил портрет адмирала на самом почетном месте в доме. Весной он занял вакантное место командующего милиционными силами в чине майора, продолжив тем самым семейную традицию, заложенную еще Джоном Вашингтоном.
Казалось, всё складывалось хорошо, но в ненастный апрельский день 1743 года Огастин Вашингтон умер сорока девяти лет от роду, простудившись, когда ехал куда-то верхом под холодным дождем и пронизывающим ветром. Над «американскими» Вашингтонами словно тяготело какое-то проклятие: они не доживали до пятидесяти!
ДЖОРДЖ
Джорджу Вашингтону одиннадцать лет. Это угловатый долговязый мальчик с белой веснушчатой кожей и рыжеватыми волосами. В детстве его заставляли носить корсет, чтобы плечи были вывернуты назад, а грудь выпячена вперед, придавая ему благородную осанку.
Смерть отца глубоко потрясла его. Конечно, Огастин Вашингтон часто находился в разъездах и проводил мало времени с семьей, но сам факт его существования был ободряющим: он всё решал, говорил, где им жить и что делать.
После кончины Вашингтона-отца Лоуренс унаследовал Маунт-Вернон и железорудную шахту, Остин получил Поупс-Крик, где Джордж появился на свет, и несколько десятков рабов, а сам Джордж — Паромную ферму (Ферри-Фарм), половину доли земельного участка выше по реке под названием Дип Ран и несколько клочков земли во Фредериксберге, а также десять рабов. Однако вступить в права наследования мальчик мог только по достижении совершеннолетия, а до того всем хозяйством заправляла его мать. Она больше не вышла замуж, поэтому с одиннадцати лет Джордж превратился в старшего мужчину в семье.
У 35-летней Мэри Болл-Вашингтон на руках оказались поместье, пятеро детей, младшему из которых всего пять лет, и несколько десятков рабов. Делами и слугами она заправляла железной рукой, ее воля была законом, жизнь — спартанской: с деньгами она расставалась очень тяжело.
«Я часто общался с Джорджем, был его товарищем по играм, по учебе, по юношеским развлечениям, — вспоминал позже его дальний родственник Лоуренс Вашингтон из Чотанка. — Его матери я боялся больше, чем моих собственных родителей; она внушала мне трепет, несмотря на свою доброту, ведь на самом деле она была очень доброй женщиной».
Между матерью и сыном не было теплых отношений — только родственный долг. Более того, между ними даже установилось неявное, скрытое противостояние. Джордж вставал еще до света, молился, выполнял работу по дому, ходил в школу, но не получал похвалы от суровой, вечно недовольной матери, хотя ему как никогда нужны были поддержка и одобрение! Он молча выслушивал упреки, которыми его осыпали, не смея возражать, загоняя внутрь себя обиду и стараясь не выказывать ее внешне. В душе его бушевала буря, но он не выпускал ее наружу — стойкий оловянный солдатик.
И всё же в чем-то мать и сын были очень похожи. Мэри была прекрасной наездницей, любила танцевать, обладала большой физической силой и вела себя независимо. Она всегда знала, чего хочет, и умела добиться желаемого. Она не признавала безвыходных ситуаций и пускала в ход смекалку. Все эти качества унаследовал Джордж. Однако если мать привыкла винить в неудачах других, сын жаловаться не любил и мог раскрыть душу только очень близким людям. Мэри была по-старомодному набожна, Джордж — глубоко религиозен. Она презирала благородное общество, он всеми силами стремился туда попасть. Она была неопрятна, он всегда тщательно следил за своим внешним видом. Мать была малограмотной, сын же пытался восполнить пробелы своего образования чтением книг.
