Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Но я хотел соединить все эти микросхемы скорее как художник, лучше, чем кто-либо другой, и так, чтобы это было максимально удобно для обычного человека. Это было моей целью, когда я создал первый компьютер, впоследствии ставший известным как Apple I. Это был первый компьютер, у которого имелись клавиатура для ручного ввода данных, и экран, на котором можно было что-то увидеть. В каком-то смысле у меня с рождения зрела эта идея создания удобных технологических устройств. Я мечтал о том, что однажды я смогу создавать устройства, которыми смогут пользоваться все. И мне это удалось!
Как бы то ни было, любой, кто меня знает, вам это подтвердит: я инженер, но из тех, кто всегда думает о людях.
* * *
Согласно моему свидетельству о рождении, мое полное имя Стефан (Stephan) Гари Возняк. Я родился в 1950 году, моих родителей звали Франсис Джейкоб Возняк (все звали его Джерри) и Маргарет Луиза Возняк. Моя мама хотела назвать меня Стивен (Stephen), но в свидетельстве о рождении предпоследнюю букву перепутали. Вот почему сейчас я известен как Стивен.
Мой отец родом из Мичигана; мать родилась в штате Вашингтон. Мой отец и его брат, ставший впоследствии католическим священником, выросли в строгой и набожной католической семье. К тому времени, когда у моих родителей появился я – старший из троих детей, – мой отец начал воспринимать католицизм в штыки, поэтому я никогда не был особенно религиозен. Церковь, месса, приход. Что это такое? Честно вам скажу: не знаю.
С самого раннего возраста я часто беседовал с родителями о социальном устройстве и взаимодействии в обществе. Когда я задавал вопросы о религии, мой отец всегда отнекивался – нет, нет, я занимаюсь наукой. Его религией была наука. Мы обсуждали, каким образом наука связана с истиной и честностью, и благодаря этим спорам в значительной степени и сформировалась моя система ценностей. Отец говорил мне, что всего-навсего хотел бы, чтобы любые утверждения можно было проверить на истинность. Он считал, что проверку на истинность стоит начать с проведения эксперимента, результаты которого точно смогут продемонстрировать: то, что перед нами, – истинно. Нельзя просто прочесть что-то в книге или услышать от кого-то и тут же принять на веру. Ни в коем случае.
В результате я понял, что думаю так же. В самом юном возрасте я знал, что когда-нибудь я тоже буду заниматься наукой – когда вырасту.
* * *
Я забыл упомянуть, что когда-то мой отец был своего рода знаменитостью. Он был очень успешным игроком в футбольной команде Калифорнийского технологического университета. Многие часто говорили мне, что они ходили на все эти игры только для того, чтобы увидеть, как играет Джерри Возняк. Моя мать была очень добра ко мне и к моим младшим брату и сестре. Она всегда была дома, когда мы возвращались из школы, всегда была вежлива, шутила, рассказывала интересные истории и баловала нас своей кухней. Она всегда заставляла нас смеяться! Я думаю, что именно от нее – уж точно не от отца – я унаследовал чувство юмора: любовь к розыгрышам и шуткам вообще. Много лет я обожал разыгрывать людей. Моя мама, кажется, была именно тем человеком, которому я этим обязан. У нее было просто превосходное чувство юмора.
В 1962 году, когда я был в шестом классе, моя мать сильно увлеклась республиканской партией. Она была ярым сторонником Ричарда Никсона, баллотировавшегося тогда на должность губернатора Калифорнии. Намечалось одно мероприятие в Сан-Хосе, где должен был выступать Никсон, и она сказала: «Стив, почему бы тебе не съездить со мной?» И у нее был план: я должен был устроить там розыгрыш. Она хотела, чтобы я подошел к нему и передал записку, сказав, что я представляю любительскую радиостанцию из школы Сиерры и что мы единогласно поддерживаем кандидатуру Ричарда Никсона на губернаторских выборах. Суть розыгрыша была в том, что я был единственным шестиклассником, работавшим на любительской радиостанции в школе, а может быть, и единственным во всем штате. Я это сделал. Я подошел к Никсону и передал ему бумагу, на которой мы просто-напросто накалякали что-то карандашом перед самым выходом из дома.
Я сказал: «Я хотел бы вам кое-что передать». Мне показалось, что Никсон был очень любезен. Он вел себя добродушно, улыбнулся в ответ. Он подписал одну из моих школьных тетрадей, которые были у меня с собой, и даже подарил мне ту ручку, которой расписался. Сработало около двадцати фотовспышек, и я попал на первую полосу газеты San Jose Mercury News. Я! Единственный оператор радиостанции в школе Сиерра и, наверное, самый молодой во всем штате. И представлял я организацию, выдуманную исключительно для меня одного, и показал ему подделку под сертификат. И все купились. Ух ты!
Это, конечно, было очень весело, но кое-что меня смущало. Могу совершенно точно вам сказать, что это смущает меня и по сей день. Почему никто не понял, что это шутка? Разве нельзя было проверить факты? Заголовок в газете был примерно таким: «Шестиклассник Стив Возняк, представляющий организацию, которая поддерживает Никсона». Никто не понял, что не было никакой школьной организации, что все это была шутка, придуманная моей мамой. После этого я подумал, что можно сказать журналисту или политику все что угодно – и они просто тебе поверят на слово. Это меня шокировало – ту шутку приняли за правду, ни на секунду не усомнившись. Тогда я понял, что можно говорить людям что угодно – разыгрывая их, рассказывая невероятные фантастические истории. Люди, как правило, всему этому верят.
* * *
Большую часть детства я провел со своей семьей в Южной Калифорнии, где мой отец работал инженером в различных компаниях до того, как был принят на засекреченную должность в Lockheed.
Но на самом-то деле я вырос в Саннивейл, в самом центре того, что сегодня известно под названием Кремниевая долина. Тогда это была долина Санта-Клара. Мы переехали туда, когда мне было семь лет. Тогда там занимались исключительно сельским хозяйством. Наша улица, Эдмонтон-авеню, была короткой одноквартальной улочкой, окруженной фруктовыми садами с трех или четырех сторон, поэтому, куда бы я ни поехал на своем велосипеде, я почти всегда в результате выезжал к абрикосовому, вишневому или сливовому саду. Особенно запомнились абрикосы. На заднем дворе у каждого дома в моем квартале росло несколько абрикосовых деревьев – в нашем дворе их было семь, – и осенью плоды становились мягкими и с брызгами плюхались на землю. Можете себе представить, как здорово было ими кидаться.
Сейчас, когда я вспоминаю эту улицу, я думаю, что лучшее место для ребенка невозможно себе представить. Людей тогда там было намного меньше – и, черт возьми, как же легко можно было добраться куда угодно. Климат был лучше, чем где бы то ни было. Переехали мы туда в 1958 году. И я помню, как моя мама показывала мне заметки в федеральной газете, где утверждалось, что у нас самый лучший климат в Америке. И, как я уже сказал, поскольку цивилизация только-только начала добираться туда, большие фруктовые сады были повсюду.
Эдмонтон-авеню на самом деле была небольшой частью района Эйхлер – дома в этом районе в то время славились своими архитектурными достоинствами и умеренными ценами. Они выгодно отличаются от других и по сей день. И семьи, жившие в них, были во многом похожи на мою – средний класс, мужчины начинали работать в молодых компаниях, занимающихся разработками в электронике, а женщины сидели дома с детьми. Поэтому – и еще потому, что многие мои друзья могли легко найти электронные компоненты и провода на любой вкус в гаражах своих родителей или на складах фирм – я назвал бы наше поколение «электронными детками». Мы росли, играя с радиоприемниками, детскими рациями, на наших крышах торчали причудливые антенны. Конечно, мы тоже играли в бейсбол и много бегали. Очень много.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
