На десять лет. Первый консул назначал Сенат и всех высших гражданских и военных должностных лиц, ответственных только перед ним. Законодательную власть представляли Трибунат и Законодательный корпус, члены которых утверждались Сенатом из числа всенародно выбранных кандидатов. Создавался Государственный совет, также назначаемый первым консулом. Вводилась запутанная и местами нелепая система передачи законопроектов, сводившаяся к тому, что все законодательные органы не играли никакой роли в системе управления государством.
Все это было шито белыми нитками, и новое политическое устройство ни для кого не осталось секретом. Об этом свидетельствует такой исторический анекдот. Две женщины, выслушавшие на улице текст Конституции, обмениваются впечатлениями: «Я внимательно слушала, но ничего не разобрала. Что дает новая Конституция?» – спрашивает одна. «Она дает Бонапарта», – отвечает другая.
4 нивоза (25 декабря 1799 года) состоялся плебисцит, утвердивший новую Конституцию и трех консулов во главе с Бонапартом. Голоса были подсчитаны скрупулезно: 3 011 007 французов ответили положительно, 1562 – отрицательно. Конечно, голосование местами напоминало фарс, особенно в армии, где солдаты, выстроившись в шеренгу, отвечали хором на вопросы плебисцита.
Но даже если бы при голосовании были соблюдены все современные нормы, результат, по всей видимости, был бы тем же. Массы – буржуазия и крестьянство – хотели прежде всего порядка и стабильности, и первый консул готов был дать им желаемое.
Консолидация общества и национальное согласие – эти понятия не были для Наполеона пустым звуком, по крайней мере в первые годы правления. Он дал понять, что не хочет распрей и раскола общества. «Присоединяйтесь все к народу, – писал Бонапарт в одном из посланий. – Простое звание французского гражданина сто́ит несомненно много больше, чем прозвища роялиста, приверженца Клиши, якобинца, фельяна[4] и еще тысячи и одного наименования, которые убаюкивают дух и в течение десяти лет ускоряют путь нации к пропасти, от чего пришло время ее навсегда спасти».
Якобинцы – противники переворота – по приказу первого консула были освобождены, приговоренные к смертной казни роялисты высланы за границу. Был отменен закон о принудительном займе, вызывавший крайнее недовольство обеспеченных слоев общества. А Версальский дворец поступил в распоряжение солдат-инвалидов, как говорилось в постановлении от 28 ноября 1799 года: «Бывшая обитель королей… должна стать спальней солдат, проливавших свою кровь, чтобы низвергнуть монархов».
Смесь популизма и реальных дел – хороший рецепт для правителя. Главное – найти верное соотношение ингредиентов, и Наполеону это удалось. Он сумел объединить Францию и французов под французским флагом, сумел преодолеть узкую партийность под девизом: «Ни красных колпаков, ни красных каблуков!»[5] Да, позднее французы осознали, что двигало Наполеоном не столько желание быть вне партий, сколько над ними – над всеми.
Но это потом. Сейчас же нация в целом была удовлетворена. Инвалид-крестьянин живет в покоях «короля-солнца» – для крестьянской страны, в которой и армия на 90 процентов состояла из крестьян, более популярной меры трудно было придумать. Революционный лозунг «Свобода, равенство, братство!» был официально заменен на «Собственность, свобода, равенство!», который вполне отвечал сущности буржуазной Франции конца XVIII века.
Поддержка верховной властью победившей в революции буржуазии была очевидной; при этом нужно учитывать, что собственниками тогда были и многие крестьяне.
«Буржуазия и в городе и в деревне была довольна новым направлением финансовой политики, – пишет Е. В. Тарле, – была она довольна и целым рядом других финансовых мер: установлением контроля, упорядочением отчетности, суровым преследованием хищничества и беззастенчивого казнокрадства. Казнокрадов было так много, что у историка иногда является искушение выделить их в особую «прослойку» буржуазии.
Тяжелую руку нового властителя некоторые спекулянты и казнокрады почувствовали очень скоро. Он подержал в тюрьме знаменитого в те времена поставщика и хищника Уврара, возбудил преследование против некоторых других, приказал строжайше проверять счета, задержал выплаты, показавшиеся ему малообоснованными. Он несколько раз прибегал к такому приему: сажал финансиста в тюрьму, когда была уверенность в совершенном им мошенничестве, независимо от того, успел или не успел тот ловко замести следы, и держал его, пока тот не соглашался выпустить свою добычу».
Полностью искоренить разворовывание казны, конечно, не удалось. Но меры в финансовой сфере принимались не только популистские, но и действенные. Мартен Мишель Шарль Годэн считался признанным авторитетом в денежных вопросах и при этом слыл «человеком без лица», без каких-либо личных или политических привязанностей.
Он уже давно работал в казначействе, ему даже предлагали пост министра финансов при Директории. Но Годэн благоразумно отказался, произнеся, якобы, при этом фразу: «Если нет финансов и нет способа их раздобыть, то должность министра бесполезна», – при Директории финансы были расстроены донельзя.
При Консулате Годэн по-прежнему не горел желанием возглавлять «финансы, которых не было», но должность министра ему фактически навязали едва ли не в приказном порядке. Пришлось лавировать между необходимостью наполнять казну и желанием сохранить популярность режима. «Волшебное средство» в такой ситуации – косвенные налоги. Граждане не любят расставаться со своими кровными, но если не делать этого напрямую, не спуская с цепи фискальные органы, то недовольства государственной властью словно и нет.
Советы поправить финансовое состояние страны выпуском ничем не обеспеченных бумажных денег Наполеон решительно отвергал. «Пока я жив, – говорил он, – я не выпущу ни одной обесцененной денежной ассигнации, ибо политический кредит основан на доверии к деньгам».
В своей экономической политике Консулат поддерживал и поощрял предпринимательскую деятельность, в особенности способствуя развитию промышленности, – ее интересы Бонапарт ставил выше интересов торговой или сельскохозяйственной буржуазии. Уже через год после того, как Наполеон стал первым консулом, при его непосредственной поддержке появилось «Общество поощрения национальной промышленности», организаторами и руководителями которого стали выдающиеся ученые – Бертолле, Шапталь и др.
В 1801 году в Париже двери перед публикой открыла первая Промышленная выставка, в 1802-м была основана Торговая палата, в следующем – Палата мануфактур. Интересы промышленников поддерживало и явно антирабочее трудовое законодательство – рабочим было запрещено объединяться в союзы и устраивать забастовки.
