Поначалу мне было очень скверно. Я так страдала, что стала по-настоящему сохнуть, на занятиях почти ничего не шло мне в голову. Тогда меня чуть из института не выгнали, потому что я так учебу запустила, что одни хвосты были… В институте встречаю его, молча киваю издалека. Он отвечает тем же, но я чувствую, что его заедает. Подошел однажды в коридоре, стал отношения выяснять. А я ему — выяснять нечего, не было никаких отношений! Он побледнел, с грустью посмотрел на меня, а я повернулась и пошла. И с тех пор — только на «вы», вежливо, холодно, издалека. Такой вот у меня дурацкий максимализм, не могу простить предательство. Я так гордилась и восхищалась им, а он оказался трусом, к тому же еще и бесчувственным. Это было не просто разочарование, не просто удар по самолюбию! Это было крушение идеала, мне казалось, что рушится мир. А когда прошло какое-то время, я вдруг взглянула на него совсем по-другому и поняла, что он на самом деле ничуть не лучше профессора Серебрякова, что он, выражаясь языком другого чеховского персонажа, Войницкого, жует чужие мысли о всяком вздоре, пишет о том, что умным давно известно, а глупым неинтересно, а значит, переливает из пустого в порожнее. Но я, наивная провинциальная девчонка, воспринимала все его заумные высказывания как откровения и просто попалась в ловушку собственной романтической глупости! Сама все напридумывала! Мне даже его жалко стало, он, наверное, тоже по-своему переживал, но теперь это уже не имело значения, потому что прошла безумная моя любовь, оставив печальный след в душе и, выражаясь его же языком, ощущение пепла во рту. Но вскоре я сумела перевести собственный печальный опыт на сцену, и с этого момента роль профессорши неожиданно пошла у меня и я стала на репетициях поражать и педагогов, и сокурсников своей совершенно неожиданной интерпретацией этой роли.
Кроме «Лешего», мы должны были еще сделать «капустник». Мне и трем моим подругам — Вике, Женьке и Саше — как раз и поручили сочинить для него сценарий. «Капустник» этот надо было показать Восьмого марта, в женский день, поэтому в его основе должна была находиться какая-то сугубо женская идея, смешно обыгранная. Не знаю, что именно надо было изобрести, но вокруг кипели политические страсти, и нам, видимо, тоже нельзя было без этого обойтись. Мы решили сочинить что-то вроде пародии на женскую эмансипацию. Времени свободного совершенно не было, и мы смогли собраться только тридцать первого декабря, под самый Новый год. Для артистов не существует праздников в том смысле, как для обычных людей. Мы репетируем каждое воскресенье, по субботам нам устраивают прогоны со зрителем, а к спектаклю Восьмого марта мы готовимся в новогоднюю ночь, такая вот у нас жизнь. Итак, собрались мы с девчонками под Новый год сочинять этот самый «капустник», сидим в моей однокомнатной, в Орехове-Борисове, я ее снимаю уже год, совсем недорого, и это по нашим временам — огромное везение.
— Мы сидим уже два часа, и ничего не идет в голову! — вздохнула Вика. — Совсем времени не остается, не знаю, что будем делать!
— Ну вот, и водка кончилась! — воскликнула Женька, перевернув пустую бутылку.
— Что, и выпить больше нечего? — с тоской спросила Сашка.
— Это еще не самое страшное, — усмехнулась Вика. — По-моему, сигареты тоже кончились.
— Что будем делать, а, девчонки? — Сашка встала и, чуть пошатываясь, пошла к книжной полке. — Ларка, неужели у тебя нигде нычки нет?
— Может, и есть, — сказала я, — но надолго все равно не хватит!
— Ладно, раз такое дело, давайте гадать! — заявила Женька.
— На что гадать? — спросила я. — На «капустник»?
— Да при чем здесь «капустник»! Гадают на любовь!
— Да какая, к черту, любовь! — возмутилась я. — Мы собрались работать!
— Надоело все! Спектакли эти дурацкие, «капустники»! Хочу крутого мужика, чтоб на «Мерседесе» ездил и чтобы полный карман денег! — с отчаянием произнесла Вика.
— А ты что будешь делать? Сидеть с ним в «Мерседесе» и деньги пересчитывать? — ехидно спросила Сашка.
— Нет, я буду в театре играть, бесплатно, что захочу.
— Думаешь, так тебе и дадут?
— Ничего я не думаю! Хочу нормально жить, и плевать на их паршивую зарплату, и не побираться, и квартиры чужие не мыть за гроши! И найду такого, вот увидишь!
— А как же твой Пашка? — вдруг удивилась Женька.
— Никак! Козел он, и все. Опять нажрался, как последняя сволочь, я его послала! Жек, оставь покурить!
— Ты его уже раз пятьдесят посылала, — Женька затянулась сигаретой и передала Вике.
— На этот раз — все! Я так решила!
— И с кем же ты будешь Новый год встречать?
— Ни с кем! Лучше одной, чем с этой пьяной рожей!
— Слушай, Вика, поехали с нами, — предложила Женька, — к Юрке на дачу. Там камин, телек, даже сортир теплый.
— Да вы там все парами, при чем тут я!
— Найдем тебе кого-нибудь! — успокоила ее Женька. — Там знаешь какие ребята!
— Может, и правда поехать… — задумчиво сказала Вика. — Просто так, за компанию… Хотя, если честно, у меня после Пашки такая оскомина, что вряд ли с кем-то что-нибудь получится…
— Трахаться — это не главное, — вдруг произнесла Сашка. — Мы все-таки творческие люди, а не вокзальные шлюхи!
Вика вспыхнула, Женька фыркнула, а я посмотрела на Сашку уничтожающим взглядом и сказала с иронией:
— Да, изречение, достойное самого Сократа!
— Скорее уж нашего профессора философии господина Муравского, — усмехнулась Женька.
О Господи, на этот раз покраснела я! Это был нечаянный удар ниже пояса, но Женька ничего не знала! Разве могла бы иначе она сказать при мне такое? О моем тайном романе, закончившемся печально и бесславно, знала только Вика, но не могла же она разболтать! Но как бы там ни было, именно Вика теперь пришла мне на помощь.
— Шлюхам лучше, чем нам, — сказала она небрежно. — Им больше платят!
— Да что ты все про деньги! — возмутилась Женька. — Сашка права, мы люди творческие! И давайте работать, действительно, а то совсем мозги высохнут. Лялька, ты кинь сюжетец, а мы попробуем его раскрутить. У тебя ведь всегда с фантазией было здорово!
— Тогда перестаньте болтать и дайте сосредоточиться. А то от вашего трепа вообще ничего в голову не идет.
— Все. Тишина! — Женька приложила палец к губам. — Пока наш гений творит, пойду стрелять сигареты…
— Стой! — Я вдруг вскочила с дивана, словно меня вытолкнуло пружиной. — Прямо для нас! Слушайте! Я вот что придумала!
Девчонки с любопытством уставились на меня.
— Уже? — удивилась Женька, остановившись у двери.
— А чего тянуть? В общем, жила-была Баба Яга, в лесу, как и положено. Служила не тужила, людей пугала, детей воровала, всяких лохов поедала. Гульнуть, выпить, с мужиками пофлиртовать любила. Да вдруг видит — старость пришла. Лет ей уже за тыщу перевалило. Вот легла она на печку и затосковала. Что теперь делать, как жить дальше?
