Глава 1
Проклятие амбиций
Декабрьским утром 1941 года Конрад Хилтон вышел из распахнутых настежь дверей роскошной спальни в патио своего особняка в испанском стиле, находящегося на Белладжио-Роуд в Беверли-Хиллз. Пройдя несколько шагов, он остановился и, как всегда поутру, устремил взгляд на расстилавшееся перед ним поле для гольфа, принадлежавшее клубу «Бель-Эйр Кантри». Только что прошел дождик, небо очистилось, и утреннее солнце заливало своим ярким светом ухоженное 18-луночное гольф-поле. Воздух благоухал свежестью. Вдали, за мягкой линией зеленых холмов, на фоне неба четко вырисовывались силуэты небоскребов Уэствуда, напоминающие сторожевые башни. Великолепный белый подвесной мост длиной в 300 футов, переброшенный над каньоном от ти[1] к грину, сверкал в золотистом сиянии только что взошедшего солнца. Открывавшийся отсюда вид буквально зачаровывал.
Превосходный рассказчик, Конрад любил вспоминать историю о миллионере Говарде Хьюзе. В октябре 1936 года, желая произвести впечатление на Кэтрин Хёпберн, он посадил свой аэроплан на восьмом фервее[2]. «Кейт как раз училась гольфу с инструктором, они находились вон там, – говорил Конрад на своем тягучем техасском диалекте, показывая вдаль. – И уж будьте уверены, старина Говард посадил свой двухместный аэроплан – амфибию Сикорского – точно на фервей. Потом как ни в чем не бывало соскочил на землю с клюшкой в руке, подошел к ним и сказал: «Не возражаете против третьего игрока?» И будь я проклят, если его сразу не приняли в игру! Ну, как вам это понравится? – спрашивал Конрад, хлопая себя по колену и закатываясь смехом. – Вот как нужно ухаживать за дамами!»
Конрад Хилтон обладал привлекательной внешностью. Высокий, худощавый, с сединой на висках, с четкими правильными чертами лица и проницательными голубыми глазами, порой казавшимися зеленоватыми, он гордился тем, что и в пятьдесят пять лет сохранял отличную физическую форму. Ему предстояло отметить этот день рождения всего через пару недель.
Одетый в бордовый бархатный халат и в такие же домашние туфли, Конрад повернулся посмотреть, как садовники старательно поливают садик, обнесенный стеной из известняка. Тем временем во внутренний дворик вышли другие слуги и стали протирать легкую садовую мебель на случай, если кому-то захочется здесь отдохнуть. Справа доносились возбужденные крики его сыновей, гонявших мяч со своими школьными приятелями. В дальнем крыле особняка то и дело звонил телефон. Пока ремонтировался недавно приобретенный Конрадом офис в отеле «Беверли-Хиллз», его стремительно развивающийся на Западе бизнес управлялся из дома, так что телефоны начинали звонить с самого утра и не утихали весь день. Служащие должны были появиться в десять утра, а до тех пор к телефонам никто не подходил. В имении Хилтона царили строгие порядки, можно сказать, что здесь чтили старые добрые традиции. Этот день тоже обещал быть трудным.
– Завтрак готов, сэр, – произнес за его спиной женский голос, и его личная горничная Мария вкатила в комнату металлический столик.
Ее полное имя было Мария Елена Эспиноза де Амате. Она и ее муж Хуан приехали из Испании два года назад. Вскоре после своего приезда в Лос-Анджелес Мария стала работать у Конрада старшей над другими шестью горничными, которые обслуживали весь особняк. Конрад нанял и Хуана, поручил ему ухаживать за территорией поместья вместе с остальными садовниками и сторожами. Надо сказать, что Мария заслужила его особое доверие; он считал ее не просто горничной, а скорее своим другом. Тем не менее она всегда почтительно обращалась к нему «мистер Хилтон» или «сэр».
– Подать завтрак в патио, сэр? – спросила Мария. – Сегодня прекрасная погода.
Получив согласие Конрада, Мария проворно накрыла столик свежей белой скатертью из органди и подала завтрак на одну персону. Спустя много лет ее дочь Кони вспоминала: «Мама говорила мне, что каждый день она делала одно и то же. Ставила на стол одну тарелку с парой столовых приборов, одну чашку для кофе, один стакан для сока. В центре стола ставила хрустальную вазу с одной розой. Когда она подавала ему еду, обычно что-нибудь простое, яичницу или блинчики, мистер Хилтон мрачно следил за ней и говорил: «Снова только мы с тобой, Мария. Только ты и я». Такие уж у них были отношения».
В 1925 году Конрад женился на Мэри Аделаиде Баррон, которая родила ему троих сыновей: Конрада-младшего (Ники), Баррона и Эрика. А в 1934-м, почти через год после рождения Эрика, они развелись. Расставание проходило очень болезненно, и многие считают, что по-настоящему Конрад так и не смирился с ним. Поскольку он был истым приверженцем Римско-католической церкви, развод заставил его пережить тяжелый конфликт с верой. С тех пор он встречался с несколькими женщинами, но быстро терял к ним интерес. Ни одной женщине не удавалось надолго – завоевать его сердце – во всяком случае, после Мэри Баррон.
Сказать, что Конрад Хилтон был завидным женихом, значит ничего не сказать. Он уже приобретал известность как «владелец отелей для всего мира». Открыв несколько отелей, названных в его честь, в Техасе, Калифорнии и Нью-Мехико, он устремил свой взгляд на Нью-Йорк и даже на весь мир.
Для своего времени Конрад был новым типом бизнесмена – он обладал оптимизмом, когда, казалось бы, для этого не было никаких оснований, особенно во время войны и Великой депрессии. Он глубоко верил в Америку и в ее способность со временем снова встать на ноги, стать более великой нацией, чем прежде, и обрести процветание. Но больше всего ему хотелось быть на переднем крае национального возрождения. Он был глубоко убежден в том, что расширение его сети отелей в Европе будет способствовать развитию в ней туристической индустрии, а следовательно, транспорта, принося раздираемому борьбой континенту доллары, в которых он так нуждался.
