— Это свойственно всем вам. Не думать.
— Кому — вам?
— Женщинам.
Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:
— Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!
— Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке...
Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:
— И всё же... Что произошло?
— Курт не рассказал?
— Он сказал только, что виноват перед тобой.
Хм-м-м-м... Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.
— Всё верно.
— Объясни! — шершавые пальцы скользнули по моей щеке.
— Зачем?
— Мне любопытно.
— Ещё одна исконно женская черта.
— Можно подумать, мужчины не страдают этим пороком! — игривое возмущение.
— Я не страдаю. Можешь делать из этого какой угодно вывод... Разрешаю.
— Хочешь, чтобы я заявила: «Ты — не мужчина»? Не дождёшься!
— Совсем? — тоскливо перевожу взгляд на окно.
— Совсем! Да тебе половина тех, кто носит это громкое название, и в рабы не годится!
— Даже так? Польщён. Но, милая... Зачем ты вообще пришла?
— Чтобы не дать тебе утонуть в вине, разумеется!
— Разве...
— Я была здесь вчера вечером, — ехидно пояснила Юджа. — И слушала твои проникновенные речи... Не полностью, конечно, потому что довольно быстро поняла: в таком подпитии ты не способен думать.
— И вовсе я...
— Ты был не в себе. Совершенно.
— Тогда зачем ты разыгрывала спектакль сейчас?
— Зачем, зачем... — она лениво потянулась. — Не хотела напоминать о твоей вчерашней слабости... Я знаю, как мужчины не любят, когда мы начинаем считать выпитые ими кружки. Клянусь, и слова бы не сказала, если бы ты не начал строить из себя дурачка!
— Я не строил.
— То есть?
— Хочешь честное и откровенное признание?
— Хочу, — внимательные тёмные глаза оказались совсем рядом.
— Мне наплевать на то, что произошло вчера с Куртом. Я уже забыл. А он... Надеюсь, не забудет никогда.
— Не забудет, — кивнула Юджа. — Ты здорово его отходил. Слишком жестоко.
— Нет, милая, я был излишне мягок. Следовало бы его убить.
— За что же?
— Вместо того чтобы прийти на помощь, парень решил украсть мои личные вещи. Неважно, с какой целью, кстати: пусть он хотел подарить их тебе, само намерение кражи снисхождения не заслуживает.
— А по-моему, ты просто обиделся! — торжествующе заключила йисини.
— Обиделся?
— Ну, конечно! Не хочешь себе в этом признаться? Думал ведь: «Я столько сделал для него, а он...» Думал?
Кусаю губу. Думал, разумеется. Правда, не очень долго. Точнее, не застревал на этой мысли. Всеми силами постарался убежать именно от такой трактовки своего поведения. Объяснить Юдже? Нет, не стоит: она всё равно останется уверена в собственных выводах. Это ведь так естественно и приятно — считать, что мир живёт по тем правилам, которые придумал ты сам.
— И что? Я не прав?
— Этого утверждать не буду. В общем-то, я хотела говорить не об этом.
— А о чём? — это не любопытство, а его сестричка. Любознательность. Желание быть осведомлённым. Значит, иду на поправку.
— Я волновалась.
— Неужели? И какая же неприятность вызвала волнение прекрасной воительницы? — не могу удержать язвительную ухмылку.
— Вот таким ты мне нравишься больше! — расцветает довольной улыбкой лицо йисини.
— Ещё больше? Значит ли это, что у меня есть шанс?
— Шанс?
— Заполучить гордую красавицу в свои объятия?
Мгновение она смотрит на меня, пытаясь понять, есть ли в произнесённых словах что-то, кроме шутки, потом заливисто хохочет:
— И ты ещё спрашиваешь позволения? Вот глупый...
— Почему же, глупый? Всего лишь вежливый, — обиженно отворачиваюсь, но ладони женщины уверенно возвращают моё лицо в прежнее положение.
— Во всяком случае, ты — первый, кто сразил меня наповал, даже не обнажив оружие! Никогда не думала, что достаточно слов и взглядов, чтобы одержать победу... И так легко одержать.
— Кто сказал, что было легко? Не согласен.
Юджа наклоняется и осторожно целует меня в лоб.
— И это — всё? — возмущаюсь. Почти искренне.
— Ты хочешь большего? — в хрипловатом голосе прорезаются знакомые и очень опасные нотки.
— Нет, — приходится признаться. Хотя не всегда нужно быть честным, в этот раз лукавство ни к чему.
— Я вижу, — она встаёт и подходит к окну.
— Что ты видишь?
— Тебе не нужна женщина.
— Ошибаешься. Очень нужна. Но ты дорога мне совсем в ином смысле... Надеюсь, это тебя не оскорбляет?
— Нет, — коротко стриженая голова йисини печально качнулась. — Немного удручает, разве что. Но настаивать не могу.
— Спасибо.
— За что? — она удивлённо оборачивается.
— За предоставление свободы действий.
— М-м-м-м... Не за что.
Тихий шелест свидетельствует: как минимум, одна из кайр покинула ножны.
— Я бы не советовал.
— Не советовал чего? — Юджа, как завороженная, смотрит на своё отражение в зеркальной глади лезвия. Смотрит и вдруг испуганно вздрагивает. — Она... она меня держит...
Вздохнув, поднимаюсь из кресла. Ну вот, как всегда, ни сна, ни отдыха... Кладу ладонь поверх пальцев йисини, судорожно обхвативших рукоять. Проходит очень долгая минута, но сталь всё же подчиняется, закрывая свою вечно голодную пасть. Юджа встряхивает освобождённой рукой и некоторое время не желает встречаться со мной взглядом. Понимаю, почему. Убираю кайру обратно в ножны и застёгиваю перевязь на поясе.
— Что это было?
— Маленький семейный секрет. МОЁ оружие не следует трогать. Опасно для жизни.
— Но почему?
— Потому что Пустота может быть только заполнена или расширена, и никак иначе.
— Пустота? — женщина непонимающе поднимает брови.
