Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
— Ваша жена зовет, — Ямщик тронул Дылду за руку. — Слышите?
Он терпеть не мог прикасаться к чужим людям, да и к знакомым тоже, но Дылда не оставил Ямщику выбора. Пьяные любят тактильный контакт, любят обниматься, тыкаться лбом в чье-то плечо, виснуть на приятеле, обжиматься с дамами. Алкоголь требует плотского, мясного, на уровне инстинктов.
— Зовет, — согласился Дылда. — По маленькой, а?
И протянул Ямщику пластиковый стаканчик с текилой. Выбора нет, вздохнул Ямщик. Выбора не существует, его придумали мы, писатели. Кто бы нас читал, если бы мы сразу объявили городу и миру, что выбора нет? Бог, и тот не рискнул объявить это прямым текстом.
— По маленькой. А потом сходим посмотрим, что нашла ваша жена.
— Труп, — серьезно сказал Дылда. — Труп под кроватью.
Текила попала не в то горло. Ямщик зашелся кашлем.
— Вот, — Дылда хлопнул его по спине. — Вот видите, вы испугались.
Он хлопал и хлопал, словно задался целью вышибить из Ямщика дух.
— Вы испугались, а я не боюсь. Вас не боюсь, трупов не боюсь. К слову, я патологоанатом. Зачем вы пишете про зомби?
— Не пишу, — прохрипел Ямщик. — Про зомби.
— Пишете, — Дылда был беспощаден. — Я знаю. Вы пишете, а я не боюсь. Я все перерос, все на свете. Мне даже жалко, что так случилось.
И мне, подумал Ямщик. Мне тоже жалко. Зря я пил текилу. И пиво зря, и эту, как ее… Он пощелкал пальцами. Нет, не вспоминалось. До стеклянного опьянения Дылды Ямщику было, как до Шпицбергена вброд, но свою норму он, пьющий редко и мало, выполнил два раза за смену. Он бы плюнул, махнул рукой и уехал домой, но Кабуча… Она сказала бы: «Ну, как хочешь…». Точно, сказала бы. Многоточие после «хочешь» — Ямщик не вынес бы этого многоточия. Он давился бы им всю дорогу. Не следовало столько пить. Не следовало ехать на эту встречу.
Никогда, сказал он себе. Никогда больше.
— Я патологоанатом, — повторил Дылда, что-то вспомнив. Уголок его рта задергался. — Я людей не режу. Людей? Нет. И не просите.
— Трупы не люди? — предположил Ямщик.
— Звери не люди. Я работаю в ветеринарном госпитале. Липовая, четырнадцать. Чихал я на ваших зомби, у меня своих навалом. Жалобы тоннами строчат: «За неделю пыток погибла собачка, самое дорогое и преданное существо…» Они строчат, жрут мозги начальству, начальство — мне, а я режу, разбираюсь…
2
Вся правда
— Здесь! — с надрывом воскликнула Туся.
— Что здесь? — не понял Дылда.
— Здесь я потеряла невинность!
— Когда?
В голосе Дылды лязгнуло подозрение, умноженное на ярость. Кажется, он заподозрил измену, а то и насилие. Вот только что Туся была невинна, а вот уже… Кто?! Кто посмел?! Обиды не снес я, булат зазвенел… Или загремел?
— Давно, — отмахнулась Туся. — Мы еще не были с тобой знакомы.
— Ты вышла за меня в восемнадцать лет.
— Ревнуешь, кися?
— Мы знакомы с третьего класса. Встречаемся с шестого. Начали…
— С восьмого. Господи, да ты же этот… — Туся пощелкала пальцами: семейное средство от склероза. — Как его… Ну, черный!
— Мавр, — подсказал Ямщик. — Отелло.
— Отелло! Спасибо, кися! — похоже, кисями у Туси были все, не только муж. — А я кто?
— Кармен? — предположил Ямщик. — Вы Кармен, и он вас зарежет.
Восторгу Туси не было предела:
— Из ревности?
— Разумеется.
— А почему зарежет? Вы уверены? Разве Отелло ее не душил, эту Кармен?!
— Нет, — уверенно сказал Ямщик. — Отелло не душил Кармен. Я знаю, я писатель. Если бы душил, мне бы сообщили. Так что насчет невинности?
— Да! — поддержал Дылда. — Насчет невинности что?!
— Смотри! — Туся широким жестом обвела спальню. Жест был ей к лицу, и Туся прекрасно это знала. — Помнишь?
Дылда посмотрел, и Ямщик тоже посмотрел. Бесцеремонная Туся собрала зрителей в спальне хозяев дома. Старомодный дедовский гарнитур: две кровати на гнутых ножках, два шкафа на гнутых ножках, туалетный столик с высоченным овальным зеркалом, пуфиком и парой тумбочек, естественно, тоже на гнутых ножках. Шпон из карельской березы с множеством черных глазков. Бронза ручек-висюлек. Зеркало старенькое, нуждается в замене: царапины, мутные пятна. Даже по застеленным кроватям видно, что панцирные сетки провисли чуть ли не до пола. Нет, если и спальня, то гостевая. Гарнитур по-хорошему надо отреставрировать, но дорого, или выбросить, но жалко, вот и поставили для случайных ночлежников.
— Сочувствую, — Ямщик кивнул Тусе. — Примите мои соболезнования.
— О чем ты, кися?
— Невинность. На таком ложе любви? — он кивнул на кровать. — Тут и Фредди Крюгер посочувствовал бы. Синяков не насажали?
— Уйму! Вся эта синяя! — Туся похлопала по этой, чтобы у Ямщика не воникло сомнений насчет. — Он у меня темпераментный! Додик, ты помнишь?
Дылда, оказавшийся Додиком, не помнил. Он защелкал пальцами, как злосчастная Кармен — кастаньетами, но память ушла в отказ.
— Ну кися же! Ну вспомни! Восьмой класс, спальня твоей бабушки. Она уехала в Кременчуг, к подруге…
— Спальня?
— Бабушка! Она уехала, а мы остались, и ты завалил меня на эту жуткую лежанку…
— Я тебя?
— Ну не я же тебя?! Ты завалил, а потом я села у зеркала. Я сидела вся, как есть, и плакала…
— А я? — заинтересовался Дылда.
— А ты лежал и курил.
Ямщику стало скучно. История Тусиного падения больше не развлекала его. Пройдя вперед, он сел на пуф, перед зеркалом. Пуф, сволочь, промялся так, что Ямщик едва не саданул коленкой себе в подбородок. В зеркале отразился человек в смешной позе. Лысею, подумал Ямщик. Обриться наголо? А лучше начать делать зарядку по утрам. От облысения не спасет, зато осанка, стройность, мышцы, наконец… Он знал, что ничего не начнет, ни по утрам, ни по вечерам. Но думать-то можно? Мечтать?
— Свет мой, зеркальце, — он наклонился вперед. В спине хрустнуло, кольнуло под лопаткой. Будто гвоздь вогнали: Ямщик даже испугался, но боль сразу прошла без следа. — Скажи, да всю правду доложи…
Смотреть на себя было неприятно. Когда понимаешь, каким тебя видят другие — это всегда неприятно. У Туси хоть есть, что вспомнить.
— Я ль на свете всех милее?
— Четыре миллиарда, — ответил Ямщик в зеркале, — триста семьдесят два миллиона восемьсот двадцать шесть тысяч двести пятьдесят шестой.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
