— Да пошел он на хуй, этот дом.
Лиловый солнечный свет разлился, как сироп, над складками снега, обрамляя пастбище на манер театра, где сцена закрыта занавесом из белых гор на западе и темной фланелью неба на востоке. Далеко внизу, над деревней, которая казалась грязным пятном на фоне прозрачного воздуха, висели пары от навоза. Пробегающая за деревней полоска, словно старый электрический провод, — это дорога на Увилу. Людмила смотрела, как по ней к далекому горизонту пробирается ярко-зеленый фургон, казавшийся игрушечным.
— И вообще, у твоего парня даже хуя нет, — обвинительным тоном сказал Александр. — У любого барана хуй больше, чем у твоего любовника, да и на морду они симпатичнее, даже если со стороны жопы смотреть.
— Дедушка, у Миши все в порядке, но все равно спасибо за беспокойство. И вообще, не думаю, что тебе нужно усираться и вспоминать о нем сейчас, ведь уже больше месяца его приходы не нарушали покой твоего дома. Поэтому, будь другом, хорош загоняться. Поставь бутылку — склад закроют, и старухи линчуют нас, если мы снова пропустим хлебный поезд.
— Нет у него хуя, и он страхолюдный. И мозгов не больше, чем у тли. Вот она, правда о твоем дружке. И имя у него бабье.
Людмила сложила руки на груди и нахмурилась. Хмурый взгляд был постоянным и важнейшим инструментом жизни в Иблильске; правильно хмуриться обучали с младенчества. Она владела этой наукой не хуже остальных, и пронзительные зеленые глаза цвета молодого бамбука метали искры по всем правилам.
— И вовсе не бабье. Михаила так зовут, потому что он милый, и поэтому его называют просто Миша, — сказала она, решительно преодолев разделявшее ее расстояние от деда. — Пожалуйста, пока за нами не прислали трактор…
— На! — кулак Александра выскочил из рукава.
Он ударил ее по лицу и, когда она даже не поморщилась, врезал еще раз.
По губам Людмилы потек ручеек крови яркого алого цвета. Она упала лицом в снег.
— И ни хуя я не буду тебя уговаривать. Я покажу тебе член — я покажу член, как ствол дерева. Отворяй ворота перед кормильцем, блядь, и скажи спасибо, если не продам тебя первому попавшему гнезвару.
Старик отшвырнул бутылку и встал на колени. Он прижал ее груди локтем, срывая с нее трусы.
Людмила брыкалась и визжала.
Внезапно уравнение приняло следующий вид: если Александр трахнет ее, возможно, будет легче убедить его подписать пенсионный ваучер, и тогда вечером на столе дома появится хлеб. Если он легко добьется своего, то есть если она раздвинет ноги или встанет раком, нагнется, раздвинув задницу руками, — возможно, будет и свинина. А если еще начнет страстно орать, то, может, даже и фанта.
Людмила крепко зажмурилась и почувствовала, что он вцепился в нее, как малыш в ослика, представила, как будет висеть его хуй после всего этого, услышала тихие стоны, временами напоминающие жуткий смех. Она хотела и не могла прижать его ближе, забрать его боль, наставить его на путь истинный. В ней закипала борьба.
Александр расстегнул пуговицу на штанах и резко стянул с нее одну перчатку.
— Возьми его, сожми и направь в себя спасителя.
Повернув ее на живот, он несколько раз шлепнул ее по заднице, так что ягодицы стали яркими, как апельсины на снегу.
Почувствовав его липкое дыхание на своей шее, услышав, как он застонал, она закрыла глаза. Ей показалось, что внутри у нее что-то сломалось. Она перевернулась под ним, схватила свою перчатку и засунула ему в глотку.
Александр задохнулся, перчатка прошла глубже. Она наблюдала, как он извивается, пытается вдохнуть, захлебывается блевотиной. Одна бровь взмыла вверх, он напрягся и изогнулся. Она отбросила его, словно найденную в постели змею, и судорожно вздохнула.
Засунула ли она ему внутрь палец, пытаясь достать перчатку, и если это так, действительно ли она старалась, — вспомнить Людмила не могла. Она только помнила, что волосы у него развевались, как сухая трава, и края глазных яблок, обычно невидные, были очень белыми. Сколько бы ни длился этот момент истины — потому что это был важнейший переход, жизненная эволюция для нее и всего вокруг, — уже в следующий момент она посмотрела вниз и увидела, что Александр лежит неподвижно. Его голова превратилась в обычный камень. Ее прошиб пот.
Довольно скоро с пыхтением показался трактор. На секунду он остановился, затем снова поехал. Наконец из призрачного тумана появился ее брат Максим, тощий подонок в пальто, как будто сшитого из ковра.
— Люська, это ты тут пищишь? — крикнул он. — Мне что, переться всю дорогу, чтобы отнести тебя домой на своем горбу? Твоя семья рехнется с голодухи, пока дождется тебя.
Людмила вытерлась рукавом и перевернула голову Александра лицом вниз.
— Чо встал, иди сюда! — крикнула она, заправила его влажный член, застегнула штаны и провела рукой по его волосам.
— Эй! Ты прикинь: если ты пищишь, как суслик, то как, черт возьми, я узнаю, что нужно торопиться?
— Чо те непонятно? Дед упал.
— В смысле?
— Думай башкой! Он упал и не шевелится.
Максим завел двигатель, жалобно взревевший на ветру. Старый добрый трактор быстрее ехать не мог. Глаза юноши встретились с глазами сестры и задержались на минуту, которая потребовалась, чтобы подъехать ближе.
— Тебе даже старика домой привести доверить нельзя. Чо ты с ним сделала?
— Ничего, он просто упал на ровном месте.
— А почему вокруг него шухер, как будто баран валялся?
— Я пыталась оценить его состояние, понять, что с ним такое.
— Ха! — Макс подошел к телу и попинал его ботинком. — Да, вряд ли его состояние улучшится от того, что у него вся рожа в снегу.
Он начал разрывать снег вокруг головы Александра, пока не показался нос и рот.
— Смотри! — Людмила ткнула пальцем, указывая на что-то неподалеку от тела. — Кажется, это самогон!
Макс проследил за пальцем, потянулся к бутылке самогона и стал изучать ее на фоне неба.
— Он почти все высосал, наверное, это не такое ядреное пойло, как обычно. Лозаныч, как всегда, мошенничает. — Он поднял бутылку и сделал большой глоток, затем повернулся к сестре: — И с хрена ли ты решила, что виноват самогон?
— Я в шоке, поэтому хватаюсь за очевидные варианты, только и всего.
— Да, блин, имеешь право. Даже думать не хочу, что будет, если окажется, что он сдох. И что ты скажешь старухам. Если он сдох, Милочка, я вообще ни о чем думать не хочу.
— Тсс! Может быть, он тебя слышит и теперь его сознание в смятении, он даже может потерять силу бороться.
Макс сплюнул:
— Глядя на него, я бы не сказал, что сила — его главная проблема. Только не после того, как ты его бросила.
— Что! Что? Да он упал на ровном месте! Я пытаюсь спасти ему жизнь!
