Так я думал в то время. Это было, как вы понимаете, до того, как я превратился в коллекционера тропических рыбок. В одного из тех коллекционеров, с которыми всегда случаются несчастья.
II
Прошло недели две, и в моих дверях показались полицейские. Если уж говорить совсем точно, сначала они не показались в дверях, а постучали в окно моего полуподвала. Кстати, я забыл сказать еще об одном полуподвальном минусе. Если вы живете в полуподвале, то может случиться и такое: вы поднимаете глаза от тостера, в котором пытаетесь подрумянить рогалики, к окну и видите между мусорными баками полицейского. И он колотит в ваше окно своей дубиной. А дубина у него такого размера, что подрасти она совсем немного, и ей можно будет играть в бейсбол. Коп наклоняется, чтобы получше рассмотреть происходящее в квартире. К счастью, он видит только то, что вы возитесь с тостером. А что если бы он заглянул чуть пораньше и увидел, как вы занимаетесь самоудовлетворением или курите траву, или — боже упаси — что-то там пишете?
Я увидел, что полицейский, стоящий между мусорными баками, жестикулирует, требуя впустить его в дом. В ту эпоху моей жизни я не был параноиком, скрывать мне было совершенно нечего, так что я нажал на кнопку домофона и пустил копов — их оказалось двое — внутрь. Они потыкались с минутку в подъезде, потом я открыл дверь, и они вломились в квартиру — как раз в тот момент, когда из тостера выскочили два румяных рогалика. Мне это показалось хорошим знаком. Во-первых, впервые за несколько недель мой тостер не сжег все, что в него положили, и не наполнил комнату таким дымом, словно выбрали папу римского. Во-вторых, мне хоть кто-то нанес визит. Полицейские ко мне еще никогда не приходили, и я понятия не имел, что им было надо.
Двух копов и одного романиста, пребывающего в писательском ступоре, вполне достаточно, чтобы в маленькой полуподвальной квартире стало не повернуться. Аквариума у меня тогда не было, но все равно места было маловато.
Полицейские для начала удостоверились, что я и есть Уолтер Сноу, но к делу переходить не спешили.
— Отличная у тебя берлога, — сказал один. Он был тощий, с востроносым личиком топориком, и звали его, как выяснилось, Рот.
— Да, в Нью-Йорке не через каждое окно увидишь парашу, — сказал второй. Этот все время хихикал, имел здоровое пузо, и звали его Шелби.
— Каждый селится на своем уровне, — заключил Рот. Он-то не хихикал. И вообще, он вовсе не выглядел любителем похихихать.
— Итак, чем я могу быть вам полезен, офицеры? — спросил я.
— «Чем могу быть полезен, офицеры…» — передразнил меня Шелби. — Отличный парень!
— Вопросы будем задавать мы, — отрезал Рот, скривив свой рот с презрением и отвращением одновременно.
Я был совсем сбит с толку. Я не мог ни вынуть рогалики из тостера, ни выкинуть копов из квартиры, ни понять, что они тут вообще делают. Я начал чувствовать себя немного Францем Кафкой — но вовремя вспомнил, что у меня писательский ступор.
— Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Сноу? — спросил Шелби.
Рот тем временем заглянул в мусорное ведро и появился обратно с новой ухмылкой презрения и отвращения. Мусорное ведро у меня, между прочим, было совершенно нормальное, если не считать того, что размером оно с небольшую кладовку.
— Я — романист.
— Романист? — переспросил Рот, озираясь вокруг с таким видом, словно видел огромную шикарную квартиру.
— Ну… — сказал я, — на самом деле я ничего не писал в последние семь лет…
Шелби покивал головой с умным видом и спросил:
— А отчего бы это, мистер Сноу?
— Хотел бы я сам знать, — ответил я с привычным унынием. — Похоже, что я уже не способен ничего написать.
— Какая досада, — сказал Рот.
— Погубить такой талант, — развил тему Шелби, странно улыбаясь.
— Вот и моя тетушка Беатриса мне то же самое всегда говорила, — согласился я.
— Она живет в Нью-Йорке? — спросил Шелби.
— Нет, — ответил я. — Она умерла.
— Какая досада, — сказал Рот.
Как я уже говорил, мне редко доводилось общаться с полицией, но все-таки мне показалось, что они допрашивают меня не совсем так, как это обычно делают с законопослушными гражданами, одним из которых я являлся. Я напрягал свои мозги, пытаясь понять, что же им все-таки надо.
— Послушайте, офицеры, — сказал я после долгой и напряженной паузы, — не будете ли вы так любезны сообщить, что вам от меня надо?
— О, я полагаю, что вы уже знаете ответ на этот вопрос, — сказал Шелби. Он снова хихикнул, но к тому времени я понял, что это была всего лишь глубоко укоренившаяся привычка, что-то вроде нервного тика. На самом деле ситуация его вовсе не забавляла. А меня тем более.
— Ну что, никак не догадаться? — поддразнил меня Рот, точь-в-точь, как это делают циничные ведущие в телеиграх.
Где-то в самой глубине моего мозга тревожно звякнул колокольчик. Там же, в этой мозговой глубине, возможно находился и длинный роман, который я когда-нибудь напишу. Но в данный момент у меня не было ни романа, ни ответа на вопросы полицейских. Я попытался вспомнить что-нибудь такое из моих последних поступков, что было бы необычным или как-то не соответствовало бы моему характеру. И вдруг меня словно током дернуло. Блефовать я особо никогда не умел, и потому копы сразу заметили мое волнение.
— Ага, точно! — кивнул Шелби. — Именно в банке, дурило.
— В банке? — переспросил я, хотя уже понял, о чем речь.
Банк. Ячейка. Я помогаю Клайд припрятать бабушкино столовое серебро. Мне, конечно, было интересно, что находилось в свертке, но тогда я был или слишком робок, или слишком слаб, или слишком туп, чтобы заставить ее распаковать этот сверток. А теперь два копа зажали меня в углу моей полуподвальной квартиры. Я закурил. Предложил полицейским, но они отказались.
Я поднялся на пару ступенек вверх, в кухню, и дрожащей рукой налил себе кофе. Предложил полицейским, но они снова отказались — терпеливо, как два фаталиста, и это еще больше подействовало мне на нервы.
— Зачем ты это сделал? — спросил Рот.
— Я всего лишь помог девушке, которую зовут Клайд. Что было в свертке, я не знал. Я думал, что это столовое серебро ее бабушки.
— Столовое серебро ее бабушки? — переспросил Рот, словно не веря своим ушам.
— Девушка по имени Клайд? — спросил Шелби.
— А как ее фамилия? — спросил Рот.
— Потс. Но я…
— Говорили ли вы с ней с тех пор, как… э-э… помогли ей в банке? — спросил Шелби.
— Я звонил ей на неделе, но номер, который она мне дала, не обслуживается.
— Какая досада, — сказал Рот.
Я раздавил сигарету в пепельнице и поднялся наверх, чтобы налить себе еще кофе. Я пытался думать. Что же, черт возьми, произошло?
