А Серёга вдруг понял, что больше не может подниматься вверх. Ещё мгновение, и толстенный канат вырвется у него из рук. Он разжал пальцы и быстро съехал вниз. Канатом содрало кожу на ноге, но Серёга даже не заметил. Потому что он же залез, забрался по этому проклятому канату под самые небеса!.. И почему проклятому?!. Канат как канат! Ничего себе канатик!
Серёга пошёл на своё место в строю. И тут взгляд его выхватил из множества лиц одно, непохожее на остальные.
Потому что выражение этого лица было почти плачущим.
Это был Вовка Жмакин.
— Думаешь, высоко залез, да? — чуть слышно сказал Вовка. — На пол метра ты залез, вот! На полметра с трудом залез и болтался, как огурец, понял?
Над слабаками смеются, когда их мало. Раньше их в классе было двое. Теперь Вовка Жмакин остался один.
Конечно, Серёга не Геракл какой-нибудь: полметра по канату — в самом деле пустяки. Но смеяться над ним больше не станут. Дело только во времени. Год, два, ну шесть — и залезет Серёга по канату до самого потолка.
Вовка Жмакин остался один.
Он вроде и не друг Серёге, просто в строю на физкультуре они по росту рядом.
И разве это предатели встают в семь утра, отжимаются от пола и обливаются после холодной водой? Да если разобраться, это никакое и не предательство вовсе. Они разве договаривались, Серёга с Вовкой, всю жизнь вдвоём слабаками прожить?
— Х-хи!.. — продолжал Вовка Жмакин уже на перемене. — Он же по канату полметра пролез, х-хи!
Очень горько было, наверное, Вовке. Серёга это понимал, ой как понимал.
Вот если бы это не Серёга, а, наоборот, Вовка вдруг как обезьяна по канату вскарабкался, что тогда? Только для этого надо было именно ему, Вовке Жмакину, тренироваться каждый день, не жалея себя. Вот в чём загвоздка, как сказал бы Серёгин отец.
— Хе, — твердил Вовка, когда закончились уроки. — Некоторые по канату на полметра лазают, а думают, что…
— Слушай, Вовка! — Серёга первым подошёл к нему, потому что бывают случаи, когда просто необходимо подойти первым. — Слушай, Вовка! А давай тренироваться вместе? Только надо чтобы каждый день, понял? Мы с тобой ещё двухпудовки поднимать будем! Запросто!
КОРАБЛИК
Тяжёлые прозрачные волны перекатывались через палубу, ветер рвал паруса, дубовая обшивка трещала под напором разбушевавшейся стихии. Ни одного солнечного луча не прорывалось с зашторенного тучами неба, но гордо сверкали на борту надраенные медные буквы — «ВУЛКАН», и маленький бесстрашный кораблик мчался вперёд к неведомым землям, вперёд и только вперёд!
— Не надо подходить близко! — всегда предупреждал Юрку отец. — Чем дальше, тем лучше! Вот так вот… Во-от… Правда ведь?
— Ага… — всегда соглашался Юрка.
Кораблик этот он видел, наверное, уже тысячу раз и всё равно мог смотреть и смотреть на него не отрываясь.
— Чудесная акварель! — восхищался отец. — А может быть, и не акварель, гуашь там какая-нибудь, шут её знает… Но всё равно здорово, верно?
Юрке было совершенно всё равно, акварель это или гуашь. Крошечный кораблик был сильнее страшного бешеного моря. Он непременно достигнет своей неведомой цели, в самый последний миг, как это всегда бывает в книгах о морских приключениях, достигнет и придёт на помощь тем, кто в этой помощи нуждается.
— Ну, а теперь — за дело!
Раньше у отца была целая эскадра нарисованных кораблей. Вернее, не эскадра, а календарь, огромный-преогромный, он даже в чемодан не поместился, отец так и привёз его, только в газету завернул.
Календарь занял полстены. Когда приходило время, отец переворачивал лист и появлялся новый корабль. И под каждым кораблём помещались все дни двух месяцев, на которые при желании можно было вообще не обращать внимания. В левом углу над кораблями стояли большие красные буквы: ДВНЦ — Дальневосточный научный центр. Отец купил календарь во Владивостоке.
А потом остался один «Вулкан» и под ним — ноябрь и декабрь давно прошедшего года. Время вышло, календарь уже не имело смысла переворачивать, и отец раздарил все остальные «то ли акварели, то ли гуаши».
— Ну, за дело! — повторяет отец.
Дело — это английский язык. Не у каждого отец разговаривает и по-французски и по-английски.
— А может, не надо? — без особой надежды всякий раз говорит Юрка. — Нам и задали-то одно упражнение… Ерундовое.
— Надо! — твёрдо отвечает отец. — Вот сделаем — и ещё поговорим.
— А о чём? — оживляется Юрка.
— Найдём о чём! Ты делай, а я пока газетку почитаю… Если что, я вот он, всегда к вашим услугам, сэр, на диване.
— И про реку Вижуй поговорим? — Юрка открывает учебник. — И про рыбалку?..
— Ага… — обещает отец из-за газеты.
— Пап, а чего вот это такое, а? Вот… я и прочитать-то не могу, тут какими-то неизвестными буквами написано!
— Хы-ы… Мы с тобой это проходили раз двадцать… Ну-ка, вспоминай!
— He-а, точно, не знаю…
— Да-а… Тогда посмотри по словарю!
— И в словаре нет.
— Как это нет? Должно быть! Возьми мой большой словарь. Знаешь же где, на полке!.. Юрий, пора самостоятельным человеком становиться!
— А я и становлюсь! — отвечает Юрка и идёт за большим словарём, который, по правде говоря, ему совсем не нужен: трудное это слово он и в самом деле знает, да и не знал бы, так в конце учебника оно обязательно есть.
— Ты вот тянешь время… — отец встаёт с дивана и зачем-то идёт на кухню. — А разговаривать-то когда будем?
— Успеем… Я потороплюсь сейчас.
— Вот и торопись! Яблоко хочешь?
— He-а… Если только маленькое.
Отец приносит яблоки и снова закрывается газетой.
— Пап, а Вижуй — очень большая река, да?
— Да… Ты уже сделал упражнение?
— Почти… Ух, и рыбы половим!
— Половим…
— И ты меня обязательно возьмёшь с собой, да?
— Обязательно…
— А на юг, к морю, не поедешь?
— Не поеду.
— А прошлым летом…
— Ты же знаешь, тёте Гале врачи велели!
— А в этом году не велят?
— Не знаю. Ты сделал упражнение?
— Уже кончаю.
— Ну, вот и ничего страшного… Так что ты хотел рассказать? Что-то в школе у тебя приключилось, да?
— Я ничего не хотел рассказать. Мы же с тобой хотели просто поговорить! Как поедем летом на Вижуй, порыбачим досыта, накупаемся… Пап, а рыбы насушим, а?
