Он был все время голоден, этот совенок. Тео и Гранку казалось, что они только и делают, что охотятся и кормят маленького птенца. Гранк даже и представить не мог, что бы он делал без Тео. Молодой виргинский филин вынужден был пожертвовать большей частью своего времени, которое обычно проводил в кузне. Вот и сейчас Гранк позвал его:
— Да, господин? — Тео тут же оторвался от работы.
Тео вздохнул. Как такой малыш может столько есть? Уже третья мышь за вечер, а луна еще даже не взошла.
— Попробую, наверное, поймать полевку, Гранк. Может, он наконец насытится.
— Полевку! Хочу полевку! — послышался тоненький голосок Хуула.
Затем маленький пушистый шарик — птенец еще не сбросил свой пух — вылез на ветку и обратился к Тео:
— Постараюсь, Хуул.
— Слезай с этой ветки, парень, — сказал Гранк. — Будет печально, если ты с нее свалишься. Твой пух не годится для полетов.
— После первой линьки.
— Когда ты начнешь чесаться.
— Нет. Но ты сразу почувствуешь, когда зачешешься.
— Хорошо, но сначала попрощайся с Тео.
— Пока, Тео! Дядя Гранк будет смотреть, не начал ли я чесаться. Может быть, когда ты вернешься, у меня уже будут настоящие перья!
— Да уж, — вздохнул Гранк устало.
Глава III Открытие Тео
Тео любил охотиться на окруженной березами поляне в самой середине острова. Но в этот раз, приближаясь к поляне, он почувствовал — что-то изменилось. А потом услышал странное пение. Несколько минут он просидел на ветке косматой сосны, поближе к стволу, прячась за густым слоем иголок. Внимательно прислушавшись, он разобрал слова: «Великий Глаукс, это Братья! Братство Глаукса!»
На протяжении многих лет Братья жили в трещинах и ледяных пещерах Хратгарского ледника, но сражения, ставшие слишком частыми, вынудили их найти новое место, где они могли бы жить в безопасности. Братство было известно своей ученостью. Когда Братья не занимались песнопениями, они писали или изучали что-нибудь; а время, когда они ничего не изучали и не писали, Братья по большей части проводили в безмолвии. Они давали обет молчания, чтобы иметь возможность глубже погрузиться в тайны совиной вселенной.
Тот факт, что они объявились на острове, который Тео с Гранком привыкли считать своим, вызвал у Тео противоречивые чувства. Он очень восхищался Братством и когда-то даже собирался в него вступить. Как и Братья, Тео не верил в войну. Более того, Братья полагали, что проклятие хагсмаров пало на Ниртгар потому, что совы Северных королевств потеряли веру в Глаукса и Предназначение. Они считали, что утрата веры и смысла жизни образовала прореху в самом воздухе совиной вселенной, и именно сквозь эту дыру носители злобы, суеверий и темнодейства подпитывали свои злые силы. Тео очень страдал, когда Гранк выпросил у него ту первую пару боевых когтей, и согласился выковать их только потому, что Гранк признался: яйцо, опекуном которого он был назначен, принадлежит королеве Сив и королю Храту.
Но теперь Тео ощущал страшную пустоту внутри. Он ненавидел боевые когти так же сильно, как любил Гранка, который столь многому его научил. И вместе с тем он понимал, что не во всем похож на учителя: «Разве я не созерцатель по натуре? Разве я не такой же, как эти Братья? И все же… — Тео прислушался к себе. — И все же я люблю Гранка и милого маленького Хуула. Как мог я хоть на секунду задуматься о том, чтобы покинуть их ради Братства?»
Но эти мысли не оставят его. Еще долго не оставят, а быть может, и никогда. Ладно, пока что он должен поймать жирную полевку для Хуула, но рядом с поющими Братьями это невозможно. Нельзя, чтобы они узнали, что на острове укрываются Тео, Гранк и Хуул. Пусть Братство и не представляло угрозы, но Гранк был непреклонен: «Никто не должен знать, что мы здесь!» Сколько раз он это говорил? Ниртгар просторен, но в мире птиц слова разлетаются быстро. Гранк расстроится, узнав, что Братья разбили лагерь на этом острове. Но покинуть остров нельзя — до тех пор, пока Хуул не научится летать. И им наверняка придется погасить все огни — с их конца острова не должны подниматься столбы дыма. Хотя, конечно, Братья уже могли их заметить. В любом случае, теперь ему придется охотиться на мышей в другом месте.
* * *
— Привет, маленький! — сказал Тео, влетая в дупло с толстой мышью в когтях.
— Ням-ням! Можно мне сначала слизать кровь?
— Что надо сказать, Хуул?
— А, спасибо, спасибо.
У Гранка из клюва едва не вырвалось: «Принц должен относиться любезно и к вассалу, и даже к слуге», — но он вовремя прикусил язык. Рассказывать этому птенцу о его истинном происхождении все еще было небезопасно. Ничто не представляло большей угрозы.
— Эй, посмотри на мое правое плечо, Тео. Как думаешь, пока тебя не было, у меня уже начали расти перья?
— Меня не было всего ничего, Хуул. Так быстро ничто не происходит.
Гранк наблюдал за Тео и почти сразу понял, что молодого виргинского филина что-то беспокоит. Гранк подождет до рассвета, когда Хуул набьет животик и заснет крепким сном птенца. Тогда они с Тео смогут поговорить.
Маленькое тельце Хуула все задрожало, когда проглоченная им вместе с костями, шерстью и зубами полевка упала в его второй, мускульный, желудок. Птенец бросил на Гранка сонный, блаженный взгляд, широко зевнул и поерзал на своей пуховой подстилке:
— Скажи мне еще раз, дядя Гранк, когда, по-твоему, я смогу летать?
— Я уже сказал тебе, юнец. Обычно пятнистые совы взлетают на сорок второй день после того, как вылупятся.
— А когда я вылупился?
— Всего лишь десять дней назад.
— А от десяти долго до сорока двух?
— Давай засыпай, Хуул.
— Но я не понимаю, что такое сорок два.
— Я объясню тебе это завтра, в сумерках, когда ты проснешься.
Наконец маленький совенок широко зевнул и погрузился в глубокий сон.
* * *
— Итак, мы больше не одни, — устало сказал Гранк и сжал клюв. Первые рассветные лучи проникли в темное дупло, наполнив его радужным, веселым теплом, вот только Гранк был совсем не весел из-за этих новостей.
— Что ж, мы в любом случае не можем покинуть остров до тех пор, пока Хуул не научится летать. Это минимум одна луна, да и тогда его летные навыки не будут достаточно хороши, а крылья достаточно сильны для длинного перелета.
