Шатаясь, стелем гать на Алакуртти —
Мелькают брёвна, щепки, топоры…
Мордва, киргизы, русские, удмурты…
«Пехота, эй! Не разводить костры!
Тут финны близко…»
Десятый день наступления. Почти без боя заняли посёлок Куолаярви. Если можно назвать «почти» то, что, отходя, финны жгли всё подряд, минировали всё что можно, делали завалы и устраивали засады и не оставили ни одного целого моста. Словно манипулируя гигантскими щупальцами, авангардный полк обхватывал лыжными отрядами очаги сопротивления противника, уничтожая их или вынуждая отступить. Продвинувшись вглубь вражеской территории более чем на семьдесят километров, дивизия изрядно растянула коммуникации.
Командир дивизии комбриг Шевченко понимал уязвимость своих соединений. Противник активно использует партизанские методы ведения боевых действий, оперируя небольшими лыжными группами, вооружёнными по большей степени пистолетами-пулемётами «Суоми», имеющими хотя и не слишком большую прицельную дальность стрельбы и довольно низкую пробивную способность пистолетного патрона, но оказывающими ошеломляющий эффект на бойцов тыловых подразделений, попадающих под внезапный интенсивный автоматический огонь с разных направлений. В связи с чем были выделены дополнительные пулемётные команды для патрулирования дорог и усилено боевое охранение тыловых частей. Но главной контрмерой по-прежнему оставалось активное использование лыжных отрядов для уничтожения диверсионных групп противника на бескрайних просторах неприветливой Лапландии.
В штабе армии был разработан план, в соответствии с которым наступающие части нашей дивизии разделялись на две группировки. Основная — от Куолаярви, продвигалась на юго-запад, нанося удар в направлении Меркъярви, и далее — на Кемиярви. Наша же группировка выдвигалась на северо-запад, в сторону Савукоски, а оттуда сворачивала на юго-запад с целью захватить Пелкосенниеми и, повернув на юг по реке Кемиёки, взять в клещи основные силы противника, дислоцированные в районе Кемиярви.
Нам предстояло, оторвавшись от основных сил дивизии, преодолеть около ста шестидесяти пяти километров по вражеской территории, преследуя отступающие части противника, в составе всего лишь одного Мурманского горно-стрелкового полка, в действительности состоявшего из одного батальона пехоты усиленного полковой артиллерией, разведбата и нашей отдельной лыжной роты. Растягивая при этом до предела и без того уже сильно растянутые коммуникации.
Перед началом наступления майор Коломиец, командир горно-стрелкового полка, будущий командир легендарной Полярной (Дикой) дивизии, собрал начсостав вверенных ему подразделений, куда вызвали и меня как исполняющего обязанности командира лыжного отряда. Основная задача, которая мне ставилась, это не допустить скрытного проникновения крупных сил противника на левом фланге наступающей группировки…
Оказавшись в расположении штаба, я заодно заскочил повидаться с Таней, старшим военфельдшером нашего медсанбата, с которой познакомился ещё летом во время жарких боёв на Халхин-Голе. Коротко стриженная темноволосая красавица с карими глазами нервно курила возле госпитальной палатки.
— Надолго? — спросила она тихим измученным голосом.
— Пара часов есть… — ответил я, прижав к себе хрупкую девушку в накинутом на худенькие плечи полушубке.
— Пойду отпрошусь… — сказала Таня заметно повеселевшим голосом и нырнула под полог санитарной палатки.
В провизорской было довольно зябко, но в объятьях друг друга мы этого почти не замечали, расстелив мой полушубок на каком-то здоровенном ящике с медикаментами.
— Я слышала, вас направляют в обход вместе с 273-м горно-стрелковым. Смотри там осторожней, а то пропадёте, как римские легионы в Северной Британии, — встревоженно произнесла девушка, неестественно сильно сжав мою руку своими тонкими пальцами.
— Откуда такие сведения? Я сам только сейчас в штабе узнал, — слегка наигранно удивился я.
— Так Коломиец заходил, а как ушёл, так Машка и разрыдалась. Ну мы и расспросили… — прошептала Таня, нежно касаясь горячими губами моей небритой щеки.
— А про римлян откуда такие познания? — переспросил я, расстёгивая ворот её гимнастёрки.
— Это бригадный комиссар Лисицин к нашему главному вчерась за спиртом заходил, вот они напробовамшись и давай рассуждать про римские завоевания, а я и услышала, — озорно прощебетала красавица.
— Ты не рассказывай никому. Илью Михайловича и так органы потрепали изрядно, — произнёс я, переходя на шёпот.
— Да нешто мы дуры сельские? — возмутилась было девушка, но тут же впилась своими сочными губами в мои обветренные губы.
Следующие несколько минут пролетели как один миг, а затем я заснул. Ненадолго, всего на полчасика. И снилось мне жаркое солнце далёкой Монголии, выгоревшая степь и дикая атака обезумевших от фанатизма японских солдат, прорвавшихся в расположение медико-санитарного батальона, в котором служила Таня… Наша рота, прямо с марша брошенная закрыть прорыв, встретила самураев в штыки, не было времени даже развернуть пулемёты. Пока мы резались с озверевшими япошками, Татьяна организовала погрузку и эвакуацию раненых ни секунды не сомневаясь, что мы отобьём атаку. И мы отбили, правда, почти треть бойцов осталась лежать на пожухлой траве Баин-Цагана. А ещё треть попала в тот самый госпиталь, который мы и обороняли. С такими потерями рота не могла продолжать участвовать в боевых действиях и была оставлена в качестве охранения при медсанбате.
Точёный серп зазубренной луны тускло освещал заснеженное болото, по краю которого, вдоль кромки леса, по спрессованному ледяным ветром чуть припорошенному насту, жалобно поскрипывая лыжами, двигался отряд финских егерей — диверсионная группа 25-го отдельного батальона (из состава оперативной группы «Северная Финляндия» генерала Туомпо), прибывшая всего несколько дней назад из под Рованиеми. Отряд состоял из четырнадцати бойцов, в основном запасников старших возрастов, призванных в рамках второй очереди всеобщей мобилизации в середине октября 1939-го. Среди них были три или четыре новобранца, хотя и не имевшие вообще никакой военной подготовки, но обладавшие чуть ли не врождённым умением ходить на лыжах и хорошо стрелять. Отряд этот под командованием немолодого офицера запаса Матти Лайнена, участвовавшего ещё в гражданской войне в Финляндии и потерявшего в ней всю семью (отца, полицейского из Тампере, красные расстреляли вместе с матерью, учительницей музыки в местной школе) и люто ненавидевшего большевиков, замыкал Илмари Майланен, тоже участник гражданской войны. Только воевал в той войне он на стороне красных. И тоже потерял в ней единственного по-настоящему близкого ему человека — старшую сестру Айне. Отважную озорную девчонку, верившую в идеалы о всеобщем равенстве и братстве. Её расстреляли весной 1918 года где-то в лабиринте портовых сооружений города Лахти по приказу майора Ганса Кальма вместе с двумя сотнями других, таких же ясноглазых девчушек. Сам пятнадцатилетний Илмари после поражения красных в сражении за Тампере угодил в концлагерь в том же Лахти. Он чудом остался жив, едва не умерев от голода и свирепствовавших там эпидемий. А после освобождения, осенью 1918 года, перебрался подальше на Север, в глухомань. Освоил тонкости профессии лесоруба и попытался поскорее забыть опутанные плотными рядами колючей проволоки кошмарные картины своей юности… Впрочем, последнее ему не удалось.
