Привет, меня зовут Майкл Тальбот, и это мой дневник. Если вы нашли его, то, скорее всего, я мертв. Первый дневник мне пришлось бросить в нашем доме в Литл-Тертл, но клянусь, я позабочусь, чтобы эту тетрадь не постигла та же участь. Я понятия не имею, как мир стал таким. Когда я был жив, мы вели войну, и восемьдесят пять процентов ее участников даже не подозревали, что идут сражения. Они просто хотели есть, а мы не хотели быть съеденными. На этих страницах – моя история, история моей семьи и моих друзей. Это правдивый рассказ о том, что случилось с Тальботами, записанный тем, кто все это пережил. Писал ли я беспристрастно? Не знаю. Писал ли я субъективно? Само собой. Хочу надеяться, что вы обнаружили этот дневник потому, что мне пришлось в спешке эвакуироваться. Но, что более вероятно, я погиб. Я так устал! Может, теперь я получу, наконец, заслуженный отдых…
Глава 1
Дневник Майка. Запись первая
Тела зомби взрывались под сокрушительным весом фуры. На землю дождем осыпались раздробленные кости. Время от времени о борт глухо стукались глазные яблоки. Шум на крыше был просто невыносим – не знаю уж, что творилось внутри. Из поверженных тел вырывались ядовитые газы. Те несчастные, что застревали у плуга, медленно откатывались в сторону, словно их, как главную ошибку человечества – что, кстати, не так уж далеко от правды, – стирал с лица земли громадный ластик.
Фура напоминала остров в море смерти и разложения. С самого начала этой эпидемии я еще ни разу не боялся за близких сильнее. Мы сбивали и переезжали зомби, фуру шатало из стороны в сторону, а мертвецы цеплялись за жизнь – какой бы странной их новая жизнь ни была.
Почему-то я не додумался привязать к фуре своего английского бульдога Генри, и теперь мне приходилось одной рукой прижимать его к себе, словно он был дорогой покупкой из «Сакса»[3] на Пятой авеню, с которой я шел ночью по Центральному парку. Другой рукой я держался за ручку, привинченную к крыше фуры двумя ничтожно маленькими шурупами.
Если вы прочли первую тетрадь моего дневника, вы уже знаете, что Генри дорог мне не меньше родных детей. А что до тех, кто скажет, что он просто пес… что ж, вы, наверное, кошатники и не видите дальше собственного носа. Но я на вас не в обиде. К счастью, Генри не дергался, иначе эта история закончилась бы, едва начавшись, оборванная моей преждевременной гибелью.
Шурупы подрагивали. Я нисколько не сомневался, что рано или поздно они не выдержат нагрузки, ведь я цеплялся за ручку изо всех сил. Видимо, мои последние мгновения были уже предрешены: раздастся громкий треск, шурупы вылетят из гнезд, и моя туша слетит с крыши фуры прямиком в лапы сбившихся в кучу пожирателей плоти и мозгов. Но Алекс, слава богу, оказался мастером более умелым, чем я предполагал, ведь иначе я бы не сидел бы сейчас здесь и не писал эти строки.
Алекса я знаю всего пару недель, но считаю настоящим другом, особенно после того, как он спас всю нашу семью сегодня – в Рождество.
Он появился в Литл-Тертл немногим позже того, как пришли мертвецы. Он спроектировал и возвел практически все защитные сооружения, которыми мы пользовались в нашем городке, теперь разоренном. Если бы не крепкие подпорки, которые он приладил к стенам, в тот судьбоносный день я бы ни за что не сумел вовремя выбраться из камеры и добежать до дома.
Вспоминая об этом, я содрогаюсь при мысли о Джеде. В те времена, когда мир казался гораздо проще, мы враждовали, не в силах договориться о том, в какое время выносить мусор. Но я не видел Джеда с того самого дня, когда упали стены. Он выпустил меня из камеры, где я ожидал суда за убийство. Да, я убил одного тупого извращенца, и мир от этого стал только чище, но все же это было убийство. Почему я прикончил его, я вспоминать не хочу, ведь времени у нас и так немного. Если вам не терпится это узнать, поезжайте в Литл-Тертл, что на границе Денвера и Авроры в Колорадо. Я оставил дневник у себя в кабинете, перед тем как мы чудом успели подняться на чердак. Уверен, через несколько дней зомби уйдут оттуда, ведь им станет нечего есть.
Мы удалялись от зоны поражения, и фура шаталась все меньше. Мне показалось, что я услышал всеобщий вздох облегчения, но, что более вероятно, все просто набрали в легкие побольше воздуха, поняв, что наконец-то можно дышать полной грудью: дыхание перехватывало не от страха, а от жуткой вони. Мертвецы не заботятся о личной гигиене. Сказать, что зомби «плохо» пахнут, – все равно что сказать, что у прокаженных просто легкая форма акне[4].
