Ее рука сама собой нырнула под кровать за бутылкой яблочной браги. Это было примитивное пойло, которое обухом било по голове, зато избавляло на время от всех проблем. Радикально. Лучшим средством была только веревка, но веревка – это то, что можно отложить и на завтра, и на послезавтра.
Она сделала три больших глотка. Голова загудела, словно надтреснутый церковный колокол. Через десять минут, вспомнив голенького и младенчески розового банкира с окровавленной соской во рту, Мария уже смогла улыбнуться. Человеческая плоть действительно была или уродливой, или смешной. Откуда же тогда бралась похоть?..
Она зевнула, широко открыв рот, и пнула ногой голодного пса. Кобель смотрел на нее недобрым взглядом. «Когда-нибудь сожрет меня», – подумала Мария равнодушно и принялась в пятисотый раз рассматривать картинки на стенах.
На выцветших фотографиях, вырезанных из старых журналов, были ухоженные дамы в вечерних туалетах, усыпанных драгоценностями, как ее кобель – лишаями, гладкокожие девушки, рекламирующие домашние солярии, и явно хорошо воспитанные мужчины в смокингах и с ослепительными оскалами. Документальная сказка. Волшебный сон, который где-то и для кого-то был повседневностью.
Мария почувствовала себя так, словно запустила в свежую рану присоленный палец… А ведь она была еще красива. Мешки под глазами и ранка на губе – это поправимо. Сложнее было с татуировками на внутренней стороне бедер. Татуировки остались на память об одном умнике, заодно лишившем Марию девственности, когда ей было всего двенадцать лет. По обе стороны ее сокровенного отверстия красовались две лежащие восьмерки – математические символы бесконечности. Одна с плюсом, другая с минусом.
У Марии действительно был огромный диапазон. Несмотря на большое количество клиентов, среди которых преобладало всякое отребье, ей до сих пор нравилось это дело. Особо чувствительной была грудь, мгновенно реагировавшая на ласку. На шее все еще не было ни единой морщинки. Взгляд с поволокой взволновал бы даже тупое животное. В наследство от матери Мария получила здоровые, ровные, белые зубы и густые, слегка вьющиеся волосы цвета потускневшей меди. Тонкие пальцы оканчивались твердыми острыми ноготками, способными не только нежно щекотать, но и грубо царапать. А кожа Марии была свежа и юна, как будто ее не касались лучи иссушающего летнего солнца и промозглый воздух зимы. И хотя множество подонков оставляли болезненные рубцы и следы ожогов на ее теле, дважды в ее жизни случались ночи, ради которых стоило жить.
В первый раз ей попался безбородый сопляк, почти мальчик, поразивший ее инстинктом великого любовника. Во второй раз это был пятидесятилетний ветеран с огромным опытом и изысканный, точно сам дьявол. Оба видели в Марии не просто самку с тремя более или менее тугими отверстиями. Мальчишка отнесся к ней как к чудесному подарку судьбы. Вожделение разбудило его воображение. А она выпила до дна его юность… «Дьявол», оказывается, знал, что занимается любовью последний раз в жизни. Он убивал ее нежностью. Она таяла, пока кожа не стала прозрачной и весь жар не истек вовне… Он дарил ей наслаждение и нерастраченную любовь со щедростью обреченного. Это было его завещание миру – мимолетное, будто человеческое существование. Но не такое мимолетное, как он полагал. Мария носила пепел той ночи в своем сердце.
Мальчишку прикончили в перестрелке на следующий же вечер, а «дьявола-искусителя» поймали и повесили утром… В первые дни после тех смертей ей казалось, что из нее вынули микроскопические пружинки, скрепляющие мышцы и кости скелета. Потом она уже не жила, а текла, будто помои в сточной канаве, – не потому, что хочется, а потому, что существует уклон…
Она сделала еще два больших глотка. Не стоило напиваться перед рабочим днем, и все же… Идея относительно того, что можно жить и не пить, возникла явно не в городе Ине, а в каком-то другом месте. Вероятно, там, где были сделаны фотографии, украшавшие стены ее убогой спальни.
4. «ВУ!»
Окраина напоминала Валету пародонтозную челюсть, а вросшие в землю дома – гнилые шатающиеся зубы. Если весь городишко такой, придется поискать что-нибудь получше…
Оставив позади следившую за ним двуногую крысу, он вскоре наткнулся на другую. В отличие от первой эта не пряталась, а радостно улыбалась рыдающему небу. Улыбка слабоумного была настолько широкой, что дождевые капли попадали ему в рот. Лучшим способом напиться было только лакать прямо из лужи.
Он сидел прямо на земле, подпирая спиной поваленную телефонную будку. У него были младенчески ясные глаза и – странное дело – совершенно сухая голова в струпьях. На приближение чужеземца дурачок никак не отреагировал.
При виде столь совершенного покоя Валета чуть ли не впервые в жизни посетило жутковатое чувство – он усомнился в собственном существовании. И все оттого, что какой-то невооруженный придурок не испугался его и, похоже, даже не заметил…
Валет знал два способа борьбы с дискомфортом. Первый – устранение причины. Второй – удаление от причины на возможно большее расстояние.
– Какова цель прибытия патриарха в Ин? – внезапно спросил дурачок, зевая.
Валет не знал слова «патриарх» и решил, что это новое ругательство. Кстати, он всегда предпочитал первый способ борьбы с дискомфортом. Он уже потянулся было за пистолетом, чтобы пристрелить юродивого, но потом подумал, что надо бы сначала осмотреться. Местному Начальнику может не понравиться стрельба в столь ранний час. Местный Начальник, может быть, любит спать допоздна. А Валет уважал местных Начальников – до тех пор, пока за ними стояли крепкие парни с дробовиками.
Поэтому он не выстрелил. Вместо ответа Валет просто отрыгнул. Не напрягаясь, он издал отчетливый и громкий звук «ву!».
Как ни странно, недоноску это чрезвычайно понравилось, и он разразился хохотом.
Валет дал себе слово, что обязательно шлепнет его, когда встретит в следующий раз, и двинулся по направлению к центру города.
5. «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТО, МОНЯ?»
Вскоре он изменил свое нелестное мнение об Ине. Судя по всему, тут было где развлечься. И, главное, с кем.
Украдкой оглянувшись на перекрестке, он увидел, что его «близнец» больше не появляется. В таком случае плевать на него! Что бы ни рассказывали люди, Валет считал «близнецов» кем-то вроде собак. Полезные спутники, но мужчина должен уметь обходиться и без них. Один против всех – это был основополагающий принцип. И, пожалуй, единственный.
Валет избегал главных улиц. На них обычно находились конторы городских властей, а с властями он находился в состоянии холодной войны. После встречи с дурачком он дошел до проспекта какой-то там Победы и решил поискать, куда бы забросить кости на ближайшую ночь. По правде говоря, он валился с ног от усталости, а его желудок требовал мяса и пива. Ему осточертел сухой корм, который он переваривал последние трое суток, словно аквариумная рыбка.
Он брел по разбитому тротуару, изредка поглядывая на вывески. Все провинциальные дыры и дырочки были удивительно похожи друг на друга. У Валета в голове не укладывалось, как можно застрять в подобном захолустье больше чем на месяц и не подохнуть от скуки.
