По инерции они пробежали еще несколько метров, но потом, тяжело дыша и кашляя, остановились.
— Боже мой, — простонал профессор Рабенсон. — Чем же так пахло, во имя всего святого?
— Ты ведь специалист. — У Киры было ощущение, словно вся она пропитана испарениями, поднимавшимися из недр земли.
— Может, запах разложения? — предположил Крис.
— Пахнет по-другому, — покачал головой профессор.
Нильс вытер пот со лба.
— Залежи серы? Какой-нибудь газ?
Кирин папа откашлялся, оглянулся на спуск в подвал и сказал:
— Поехали в деревню. Такое надо заесть итальянским мороженым. Или у вас уже пропал к нему интерес?
Лиза отрицательно замотала головой, а Крис с Нильсом ухмыльнулись. Только Кира не проявила энтузиазма.
— А эту дырку в полу мы так и оставим открытой? — спросила она скептически.
— Да не провалится в нее никто. Кроме нас и доктора Ричардсон, здесь никого нет. А она сегодня целый день работает в парке. Где-то неподалеку от электроизгороди.
Доктор Сара Ричардсон — ученый из Филадельфии. Как и профессор Рабенсон, она получила разрешение проводить исследования на территории Сан Козимо. Они с профессором были примерно одного возраста, поэтому Сара строила ему глазки, что дети заметили еще в первый день. И лишь сам профессор, всецело поглощенный работой, казалось, не замечал стараний американки.
Вообще в его жизни словно и не оставалось места для других людей. Часто Кира ощущала это на себе, особенно когда отец в очередной раз обещал навестить ее в Гибельштайне, но не приезжал. Для нее он скорее был хорошим другом, с которым она периодически виделась, но не отцом. Уже много лет тетя заменяла девочке обоих родителей, что, по мнению окружающих, являлось наилучшим решением. Тетя Кассандра действительно была незаурядной личностью.
Профессор с детьми отправились в путь. Часовня находилась прямо посреди глухих зарослей; когда-то на месте этой чащи располагался внутренний двор монастыря. Кругом возвышались древние стены, удивительно хорошо сохранившиеся для своего возраста. Почти все постройки были невредимы, не считая выбитых окон и сгнивших дверей. Парк, окружающий монастырь со всех сторон, напоминал первобытный лес. Дикий виноград, кипарисы, мак образовали непроходимые джунгли.
От ворот высокой электроизгороди, которая защищала местность от грабителей и зевак, к развалинам вела лишь узкая тропинка.
Пока профессор заводил мотор взятого напрокат джипа, дети запрыгнули в кузов машины. Джип рванул с места, ребята радостно закричали.
Молчала одна лишь Кира. Она украдкой глянула на свое предплечье, но Семь Печатей, всегда предупреждавшие ее об опасности, о приближении сверхъестественных сил, оставались невидимыми.
Наверное, Нильс прав: это всего лишь сера, и ничто другое. Но, несмотря на это, ее не покидало странное ощущение, что запах преследует их — будто невидимая рука, никогда не отпускающая своих жертв.
Предзнаменование
Доктор Ричардсон стояла возле ворот электроизгороди и махала друзьям рукой.
— Она притворяется, что машет нам, — сказал Крис, когда профессор остановил машину, ожидая, пока откроются ворота. — А на самом деле видит только твоего папу.
Кира состроила гримасу.
— Отец совершенно не знает женщин, — ответила она.
— Я все слышу, юная леди, — раздался веселый голос с водительского сиденья.
Лиза хихикнула.
Кира показала папе язык.
— Но ведь правда… Добрая миссис Ричардсон упорно пытается поговорить с тобой о своих исследованиях.
— А кто сказал, что мы уже давно не сделали этого? — ответил профессор с самым невинным выражением лица.
— Вы?..
— …Беседовали о ее исследованиях, — серьезно сказал отец. — Как это принято у многих ученых.
— Принято у ученых, — передразнила его Кира так тихо, чтобы могли услышать только друзья. Ребята улыбнулись.
— Если он на ней женится, — сказал Крис, подмигивая, — тебя будут звать Кира Рабенсон-Ричардсон.
— Не люблю двойные фамилии, — скривилась Кира.
Подняв глаза, она увидела, что отец подмигивает ей в зеркало заднего вида.
— Это что, половая зрелость? — спросил он.
— Спроси доктора Ричардсон. Женщины в этом лучше разбираются.
— Пожалуй, так и сделаю. И попрошу ее позаботиться о вас до конца каникул.
Нильс в притворном отчаянии вцепился себе в волосы:
— Нет, только не это! Гляньте хотя бы, как она одевается.
Пока джип с грохотом переезжал стальное основание ворот, четверо друзей рассматривали американку. Вполне привлекательная женщина примерно сорока лет. Правда, ее отличало фатальное пристрастие к одежде ярко-желтого цвета. Сейчас она красовалась в желтых шортах и облегающей майке такого же цвета. Вокруг пояса повязан желтый пуловер, а на носу — очки в огромной оправе.
— Почему она не купит контактные линзы? — спросила Лиза, пренебрежительно сморщив нос.
Профессор поднял вверх палец.
— Очки придают индивидуальность. Запомни это, юная леди. — Он нажал на потертую кнопку пульта управления, и раздвижные ворота со скрипом стали закрываться.
Доктор Ричардсон, машущая рукой, осталась позади. На фоне темно-зеленой растительности парка она в своем желтом одеянии была похожа на канарейку.
— А что она здесь исследует? — поинтересовался Нильс.
— Я же вам рассказывал, — ответил профессор.
— Я тогда… ну да, меня тогда, наверное, что-то отвлекло, — улыбнулся Нильс.
Профессор Рабенсон глубоко вздохнул.
— Она пишет работу о скульпторе Дамиано. В Средние века он жил в этом аббатстве. Вы ведь уже видели каменные фигуры, которые стоят между деревьями?
— Те, что с дьявольскими рожами? — спросила Лиза.
— Это украшения для водосточных желобов. Их еще называют горгульями. Дамиано прославился тем, что сделал сотни горгулий, которые до сих пор можно увидеть во многих европейских соборах. В то время едва ли не каждый священнослужитель стремился заполучить его произведения: от скромного настоятеля приходской церкви до кардинала метрополии и даже самого папы. Дамиано был монахом, но при этом одним из самых богатых людей своего времени.
— И все благодаря этим… горгулиям? — спросил Крис.
— Горгульям, — улыбнулся в зеркало заднего вида профессор. — Дамиано был признанным мастером по созданию горгулий. А этот монастырь был заполнен ими по самую крышу. Они стояли повсюду: на каждом фронтоне, перед каждой дверью, висели на стенах. Большинство скульптур рассеялось по музеям всего мира, но и здесь, в Сан Козимо, их осталось немало.
