— За мной! — перехватил меня седовласый человек в домашних тапочках, видимо, поняв мое не вполне адекватное состояние.
И я послушалась. По дороге я пыталась отжать воду, чтобы выглядеть чуть-чуть поприличнее. Я уже поняла, что нас ведут к капитану. Теперь меня заботила мысль, как же мы вернемся, и главное, как я выберусь на скользкий берег. «А-а! Придумала! — мысленно обрадовалась я. — Когда мы будем выбираться из лодки, я сниму туфли, брошу их на берег, а сама полезу босиком. Носки, правда, белые, хм, были белые, да и на четвереньках я не привыкла, но как-нибудь потерплю!»
Между тем, человек в тапочках уверенно шел вперед, но он уводил меня все дальше от людей, а я ведь мечтала об интервью.
— Позвольте! — сказала я. — Куда мы идем?
Он ничего не ответил, и тревога змейкой заползла в мое сердце. «Почему нас разделили? Где теперь Юра? Куда он меня ведет?» — нестройные мысли вяло ползли по моим промокшим извилинам, но выхода не находили. Немыслимо длинными запутанными переходами и лестницами мы пришли, наконец, в двухкомнатную каюту.
Седовласый человек выглядел, действительно, домашним, но, судя по всему, привык повелевать.
— Заходите в душ, снимайте всю одежду с себя, — сурово сказал он. — Я повторяю: всю! — хотя я и так не возражала.
— Кидайте одежду мне через дверь. А я пока приготовлю что-нибудь сухое!
Как человек, в любое время суток готовый к возражениям, я довольно глупо спросила:
— А разве у вас есть душ?
Вместо ответа он затолкал меня прямо в куртке, с которой все еще стекала вода, в какое-то тесное пространство и почти сразу же спросил:
— Сняли?
— У меня нет аппарата? Он у Юры! Это наш фотокор, — сказала я, высовываясь из кабинки все в той же мокрой куртке — меня подкупил неподдельный интерес к нашему репортерскому делу.
Человек с благородными висками, но грубыми манерами довольно бесцеремонно затолкал меня обратно в кабинку и через минуту снова открыл дверь:
— Я так и знал, что она не разделась!
— Ну, не буду же я здесь голая стоять! — возразила я, разглядывая великолепие крохотного совмещенного санузла со сверкающими водопроводными кранами.
— Возьмите мои трусы и майку! — он бросил в меня свертком и попал! — Дверь закрывается поворотом ручки.
— Что-о? Дайте мне лучше простыню! — завопила я, представляя, как я буду выглядеть в мужских трусах, да еще и в майке.
— Они чистые! — по-своему растолковал он мои сомнения.
Мне ничего не оставалось делать, как сбросить с себя мокрую одежду и положить ее на резиновый коврик за дверь. Повертев ручку туда-сюда, я даже умудрилась закрыться в душе. Человек с седыми висками тут же ушел, сердито хлопнув дверью. Напоследок он сказал, что все постирают и погладят в прачечной. «Прачечная? Еще и прачечная? — меня одолевали сомнения. — Надолго же мы здесь застряли, если нашу одежду повезут в прачечную!»
Только потом я решилась приоткрыть сверкающий кран. Оттуда действительно полилась вода: чистая, теплая и не пахнущая нефтью! Мне уже казалось, что все здесь, и мы в том числе, провоняло соляркой. Вода стекала неизвестно куда, но на полу ее точно не было. Постояв под теплой струей, я согрелась и обрела способность соображать.
Вытершись стареньким, протертым до дыр полотенцем, здесь же в кабинке я провела ревизию выданной мне одежды. Майка была почти как новая, такая обычная белая майка с тонкими лямками. Но вот цветные ситцевые трусы — такие называют семейными — оказались заштопанными на самом интересном месте. Аккуратные стежки выдавали прилежную хозяйку, с детства приученную к игле — швейной, я имею в виду. Уж в чем-чем, а в штопке я отлично разбираюсь — сколько носков пришлось отремонтировать, пока я не начала нормально зарабатывать и не научилась выкидывать рваные носки. По одному стежку могу определить характер и уровень материальной обеспеченности владельца одежды. Скажем, у человека скромного стежки будут мелкими и ровными. У человека трусливого, с опаской относящегося к жизни, стежки обязательно будут стянутыми, а заплата — меньше дырки. Широкие неровные стежки выдают человека нетерпеливого, которого само это шитье раздражает.
Выбирать было не из чего, и, натянув майку с трусами на свое согревшееся чистое тело, я осторожно выглянула из-за двери. Каюта была пуста. Шкафы закрыты. Постели застелены. Лишь моя кремовая сумка нарушала порядок, завалившись на безупречное кресло. Под ней расплылось мокрое пятно.
Не выпуская дверь санитарной комнаты из рук, на случай отступления, я сделала шаг вперед и потянула простыню с застеленной кровати. Она поползла за мной, скомкав покрывало и разрушив башню с подушками. Закрутив простыню вокруг себя, как римскую тогу, я почувствовала себя защищенной и даже чуть ли не в броне: простыня, трусы, майка — это ж куча одежды. Подушки я честно попыталась поставить друг на друга, но они плавно соскальзывали на кровать — видимо, думали, что я располагаюсь ко сну. Тогда я положила их плашмя одну на одну. В конце концов, где мы находимся — на корабле или на бабушкиной даче? Не хватает еще кружевного подзора на этой дурацкой кровати!
Затем я плюхнулась в сухое кресло и вытряхнула на стол сумку. Обычно я более деликатно отношусь к собственной сумке. Это только в кино решительные героини хватают дамские сумочки и вытряхивают содержимое на стол, а то и на землю. Это в мужском восприятии мира кажется нормальным, а в жизни редкая женщина отважится вытряхнуть сумку — ни пудра, ни помада, ни другие женские штучки не потерпят такого варварского обращения! И потом, редкая дама действительно знает, что хранится в ее сумке — что, если оттуда вывалится не совсем то, что она хотела?
Но сейчас я действительно все вытряхнула, потому что достать что-либо мокрое из мокрой сумки невозможно. Сверху оказалась вполне культурная записная книжка. Следом появился огрызок пирожка, который я съела два дня назад и именно в то время, когда рядом не оказалось урны — эти скромные помощники дворника иногда так некстати исчезают с городских улиц.
На свет появлялись все новые вещи, некоторые — относительно сухие. Обе прокладки сумки — и матерчатая, и бумажная — насквозь промокли. Но блокнот и документы оказались целы, лишь разбухли. Мобильник в чехле тоже не пострадал. Его окошечко жизнерадостно подмигнуло мне синим глазком, и я тут же, не мешкая, набрала редакционный номер.
— Что случилось? — закричал мой редактор Иван Шаповалов из отдела криминальной хроники, где я работаю.
— А что могло случиться?
— Нам только что звонил Юра, но связь сразу же прервалась. Он сказал, что вы на кране! Вы что, оба висите на кране, Наташа? Докладывай четко, Наталья! — он пытается быть строгим.
— Докладываю! — я пытаюсь быть объективной. — Я сижу в каюте корабля!
— Быстро возвращайтесь! — приказал редактор, не собираясь слушать дальше, как он выражался, мою ахинею.
— Я не могу! Я в матросских трусах!
