Когда Крага выслушал Ромашкина — тогда картина еще не была ясна до конца, в частности все, что произошло в трюме — он спросил:
— Я не понял, ребенок тебе зачем?
— Усыновить. Привязались мы к девочке. Нет у нее никого. И мать, и бабушка пьют, а дед, когда умирал, просил позаботиться о ребенке. Одним словом, прикинул я, что пропадет девчонка и забрал ее к себе.
— Правильно сделал! А почему не можешь усыновить?
— Так инспектор сказала, что кража это! — и Мишка рассказал о поисках Анечки, когда они с дедом ездили в Малаховку.
Надо было видеть, как рассвирепел Крага, когда услышал эту историю.
Он схватил трубку и заорал:
— Майор Касьянов! Ты слышал, что у тебя творится в округе? Инспектора в юбках всем заправляют, а не ты! А что? А то? Детьми торгует она, вот что! Это ясно, как день. Да, родная мать — алкоголичка! И родная бабушка — тоже. Ее давно надо было родительских прав лишить! — он молчал, слушая, что отвечает ему начальник полиции того района, где жил Ромашкин.
— Нет! Я приказывать тебе не могу! Да, а мы следствие ведем. И в качестве частного определения можем указать на этот вопиющий факт неприкрытой торговли детьми. Что? Я уголовное дело веду на эту тему, вот что! — он опять помолчал.
— Свои — то мы, конечно, свои! Но если уладишь дело — магарыч за мной! Вот и ладненько!
Слушая Крагу, я сразу простила ему его нелюдимость, его равнодушие, его недоверие. Сердце мое обмирало из — за незнакомой мне маленькой девочки, у которой никого не было, кроме вот этого неласкового человека с нелепой фамилией Крага и преданного Ромашкина, который считает себя отцом.
Когда следователь положил трубку, смущенно покашливая, я бросилась Краге на шею и обняла.
— Ладно, ладно, Наталья, слюни не разводи? — похлопал меня по спине Крага и повернулся к своим драгоценностям.
Но я так думаю, что он сам боялся расплакаться.
Эпилог
Ромашкины принесли игрушки и повесили на нашу пустую елку. Дима не любит елочных игрушек. Он считает, что они перетягивают на себя природную красоту ели. Едва появившись в квартире, Анечка принялась знакомиться с овчаркой и с рыбками. Дима с любопытством наблюдал за непоседой.
— Тебя как зоют? — подошла к нему девочка, со мной она уже была знакома.
— Меня? Димой!
— А, слысала! — серьезно ответила Анечка. — Дима Пеов!
— Откуда взялось такое чудо? — восхитился Дмитрий.
— В дозде! — опять ответила за всех девочка.
— Где — где?
— Она говорит, в дожде! — пояснила Люба. — Она слышала историю о серебряном дожде, который начался после ее исчезновения из машины.
— Мотли, мотли! — возбужденно закричала девочка, показывая за окно, где рвались петарды. — Бомбы!
— Какой ужас! — поддержала я ее восторг.
— Не узась, а клас — сота! — поправила она меня.
Так начинался наш счастливый Новый год.
Все волнения были позади. Мы с Димой еще не поженились, но собирались. Димина мама осталась на попечении сестры, которая оказалась милейшим человеком и уступила свою квартиру. Сама она поселилась с мамой.
Ромашкины удочерили Анечку и теперь ожидали прибавления семейства. Когда Мишка смотрел на округлившийся живот Любочки, он словно теплел на глазах. Кстати, Ромашкин прошел тест ДНК — Анечка действительно оказалась его дочерью.
Тут с кухни, где хозяйничала моя сестра Алька, мастерица по бутербродам, вернулась Анечка.
Устроив локоток на моих коленях и подперев подбородок, она горестно сообщила:
— Меня с аботы ыгнали?
— С какой работы?
— С бутиблодной! — мы поняли, что она помогала делать бутерброды и чем — то не угодила хозяйственной Алефтине.
Пока Дима с восторгом и любопытством разглядывал смешную девчушку, у меня навернулись слезы, и я взяла ее на руки, чтобы скрыть их. Заметив мое взволнованное лицо, Анечка охватила его ладошками и сказала:
— Ты моя хо — ёсяя!
И я заревела во весь голос.
