Напротив острова с маяком располагался Царский квартал, занимающий почти четверть столицы: всю северо-восточную часть города и холм у залива. Эта возвышенность, мыс Локиас, защищенная с одной стороны морем, а с другой, южной, – крепостной стеной, была в некотором роде городом в городе, со своим личным портом и храмами. На этом высоком отроге, который было легко оборонять, греческие предки Селены возвели дворцы, расположенные чуть ли не друг на друге. Полуостров оказался настолько застроен, что вскоре вокруг первоначально сооруженного старого ограждения пришлось разбить широкий огороженный участок вплоть до башни Сома, где в хрустальном гробу покоилось забальзамированное тело Александра Великого. Этот сад «святых тел» внутри дворца тоже вскоре стал переполненным, поскольку каждый фараон возводил там свой собственный мавзолей, всегда шире и выше, чем у предшественника, словно достаточно было встать на цыпочки, чтобы превзойти величие обожествленного конкурента.
Между дворцом и гробницами, между Локиасом и Сомом царские династии оборудовали «сокровищницу знаний»: самую большую в мире библиотеку, где хранилось свыше семисот тысяч книг; знаменитый ботанический сад; обсерваторию; два зверинца и зоопарк с экзотическими животными, а также Музеум[8] для ведущих ученых. С самого раннего возраста принцев заставляли часто посещать эти места, обучаться, общаться с их обитателями, а также учиться всех приручать: обезьяны были самыми послушными, крокодилы и философы – самыми опасными, математики занимали середину.
– А ты, Птолемей, кого будешь коллекционировать, когда вырастешь? Львов? Софистов? Или архитекторов?
На протяжении последних трех веков все царские дети рождались на мысе Локиас, и близнецы не стали исключением. Их мать на несколько месяцев отсрочила запланированный переезд, хотя давно уже решила поселиться за пределами Царского квартала, на небольшом острове Антиродос, находившемся посреди залива; уже больше двух веков эта «земля обетованная» принадлежала царским династиям. Клеопатра расширила антиродосский дворец и обустроила в нем летнюю резиденцию в надежде принять там Марка Антония. Если он вернется…
Он обязательно должен был вернуться. Покинув свою беременную любовницу, генералиссимус помчался на подмогу Финикии, а затем отправился в Рим, где узнал, что стал вдовцом: умерла его жена Фульвия. Не долго думая, он сразу же вступил в брак с Октавией, тоже вдовой, но очень молодой, о которой говорили, что она была красивой и нежной, но главным ее достоинством являлось то, что она приходилась сестрой опасному союзнику, молодому Октавиану…
Клеопатра была слишком занята политикой, чтобы переживать по поводу этого брака, хотя порой и задумывалась о том, что Антоний мог бы ей об этом сообщить. Может, даже спросить совета? Нет, не нужно к этому возвращаться. В любом случае она уже привыкла рожать на свет внебрачных детей. Ее старший сын, семилетний Птолемей Цезарь, называемый Цезарионом, был ребенком покойного Юлия Цезаря – и это не помешало ему участвовать, несмотря на незаконнорожденность, в официальных мероприятиях, где он проявил себя как будущий правитель Египта. Дети Клеопатры получили свою законность от самой Клеопатры, и этого было более чем достаточно: благородства и славы ей не занимать. Разве она не являлась потомком двоюродной сестры Александра Великого и двух его самых близких спутников, Птолемея и Селевка, один из которых стал царем Египта, а второй – Сирии и Вавилона? Ее македонские предки владели половиной мира, от Ливии до Индии. Что еще можно было добавить к такой знаменитой крови – «признание отцовства» какого-то римлянина?
Благодаря Олимпу, своему врачу-греку, Царица выносила близнецов полный срок. Они появились на свет в начале зимы, в Синем дворце, расположенном на самой окраине мыса. С трех сторон дворец был окружен морем, и доступ к нему защищали рифы, поэтому он не нуждался в дополнительном укреплении. По всему периметру здание опоясывали террасы, и когда морской бриз надувал тенты над ними, казалось, что на краю мыса Локиас, в «носовой части» Александрии, дворец приготовился поднять якорь.
Может быть, цари назвали этот каменный корабль «Синим дворцом» из-за того, что он находился так близко к морю? Скорее всего нет, так как в те времена греки не считали море синим: они видели его зеленым или фиолетовым (цвета вина, как говорил Гомер), но синим – никогда.
Наверняка дворец получил свое название благодаря стеклянной мозаике, украшавшей пышные залы. Чисто египетский декор: местные жители, на которых греческие поселенцы смотрели свысока, лучше владели непростым ремеслом приготовления синего цвета. Используя сложную технологию на основе меди, они умели придать мозаике и эмали оттенок павлиньего пера, сапфира или лазури. Они считали, что это был цвет счастья, и богатые горожане украшали им не только дома, но и тела. Они добавляли его повсюду, ведь ярко-синий отпугивал смерть. Родиться в окружении этого цвета, как в случае с близнецами Царицы, открыть глаза и увидеть вокруг синеву было лучшим предзнаменованием. Астрономы Музеума, призванные на помощь священнослужителям, подтвердили это предположение, и спустя два месяца Клеопатра покинула старый дворец и переехала на обновленный Антиродос, остров Большого порта. Она взяла с собой Цезариона, но новорожденных оставила на мысе Локиас, так как врач Олимп утверждал, что синий цвет полезнее для их здоровья.
Глава 3
Близнецы росли в благодатной тени царского дворца. Когда они выходили на солнечный свет, то всегда зажмуривались от слепящего сияния разбивающихся о рифы волн: у них были слишком светлые глаза. Кормилицы и домашние рабы привыкли дожидаться темноты.
Летом ночи в Александрии были мягкими, воздух не обладал такой высокой влажностью, как днем. Пар, поднимавшийся с моря и озера в полдень, к вечеру рассеивался, дышать становилось легче, и благодаря маяку террасы старого дворца хорошо освещались даже в безлунные ночи. Синий дворец располагался так близко к маяку, как ни одно другое здание: они стояли друг напротив друга, каждый на своей скале, по обеим сторонам узкой бухты Большого порта. На высоте ста двадцати метров над городом горел огонь, вечным пламенем освещая колоннады мыса Локиас, перед тем как мигнуть дальней звездой для заблудившихся кораблей. В то время как мерцающий свет масляной лампы едва рассеивал темноту даже в маленькой комнате, дети Клеопатры имели счастливую возможность играть на террасах далеко за полночь: на закате солнце богов сменялось солнцем людей.
Проходили месяцы. Их глаза, которые няни подводили черным карандашом, в конце концов привыкли к солнечному свету, к пыли, к раскаленному добела обжигающему морю: веки стали толще, зрачки потемнели. К огромному облегчению кормилиц, которые побаивались, что у принцев Египта радужная оболочка будет светлой, как у северных варваров, глаза мальчика стали бронзово-зелеными, а глаза девочки – золотисто-коричневыми, оттенка топаза. Безусловно, их кожа всегда будет белой и Александр останется светловолосым, но кроме этого во внешности детей не имелось ничего, что могло бы поставить под сомнение их греческое происхождение или стать причиной того, что их сочли бы недостойными править Египтом.
