А на улице было замечательно. Чудесный весенний день обещал такие же прекрасные дни впереди.
Розалин остановилась, разглядывая машины, в поисках такси, присланного за ней, когда сзади послышался голос, который так действовал ей на нервы по телефону.
— Мисс Паркер?
Она повернулась, и послеполуденное солнце ослепило ее, так что пришлось прикрыть лицо рукой, чтобы взглянуть на говорившего.
Скотт Барфилд. Сначала смутное воспоминание увиденного детскими глазами. Теперь увиденное глазами взрослой женщины. Высокий, стройный мужчина. Лицо с волевыми, жесткими чертами, серые глаза и очень темные, почти черные волосы. Розалин поразила не столько внешность, сколько ощущение силы, исходящей от него.
— Верно, — вежливо ответила она, с усилием отводя взгляд. — А вы, должно быть, мистер Барфилд.
Розалин подумала, что Скотт Барфилд может счесть ее разглядывание навязчивым, хотя он, видимо, привык к тому, что женщины с интересом смотрят на него. Это, несомненно, добавляло ему самоуверенности.
— Да, это я. — Он кивнул влево. — Моя машина там. Давайте ваш чемодан.
— Все в порядке, я справлюсь сама.
Барфилд равнодушно пожал плечами и направился к темно-серому джипу. Розалин поспешила за ним, одновременно отвечая на вежливые расспросы о своем путешествии.
— Я положу ваш чемодан в багажник, вы не против? — спросил он, глядя, как Розалин забирается на сиденье для пассажира. — Или вы тоже предпочитаете сделать это сами?
— Благодарю вас.
Она посмотрела на склоненную темную голову с неожиданной неприязнью. Но она не хотела тратить свои душевные силы на этого, в сущности, незнакомого человека, который наверняка уже составил о ней мнение, причем явно нелестное.
— Как там мой отец? Только честно, — спросила Розалин, когда джип тронулся с места.
Она посмотрела на жесткий, точеный профиль Скотта Барфилда и неожиданно подумала, что долго отрабатываемая бесстрастность, похоже, покидает ее.
— Гораздо лучше… Честно. — Скотт бросил на нее быстрый взгляд. — У него затруднена речь, и он плохо владеет левыми рукой и ногой. Правда, говорят, что со временем это придет в норму. Но сейчас он с трудом переносит эти физические неудобства.
— Представляю, — сказала Розалин, глядя в окно.
Ее отец никогда не болел. Сейчас, думала она, он ощущает себя преданным собственным телом.
— Я нанял женщину присматривать за ним, — сообщил Скотт. — Опытная медсестра, с богатой практикой в этой области.
— Вы наняли?
— Естественно, я. А кто же еще это мог сделать?
Камень явно в мой огород, подумала Розалин и осведомилась:
— С каких пор вы сблизились с моим отцом?
— Я слышу в вашем голосе нотки неодобрения? — спросил Скотт, не отвечая на вопрос.
— Ничего подобного, мистер Барфилд…
Так оно и есть, неохотно признала Розалин. Что это — обида на то, что отец противился ее присутствию в доме, в то время как соседу была доверена честь заботиться о восстановлении его здоровья? Розалин потрясла головой, прогоняя нелепую мысль.
— Можете называть меня Скотт. В конце концов, мы были соседями.
— Ладно, Скотт.
На самом деле она предпочла бы «мистер Барфилд». Это сохраняло бы между ними определенную дистанцию, которую Розалин не хотела сокращать. Пускай они соседи, но что с того? Она больше знала о почтальоне, приносящем ей в Лондоне газеты, чем о человеке, сидящем рядом.
— Для полной ясности, Розалин…
— Да, — машинально отозвалась она.
— Ваш отец нуждался в уходе, когда вышел из больницы, и помощь со стороны была единственно возможным решением.
— Благодарю вас, но я не могу бросить работу, — произнесла Розалин.
Она сознавала, что забота о больном отце должна была лечь на ее плечи, поэтому уловила извиняющиеся интонации в своем голосе и возненавидела себя за это.
— Я и не подразумевал ничего подобного. Просто сказал, что Роналду требовалась помощь.
— Тогда почему он не дома? Почему у вас?
— Потому, — терпеливо объяснил Скотт, — что сиделка уходит в шесть вечера. А я полагал, что не следует оставлять вашего отца одного до восьми утра. Во всяком случае, не сейчас.
— Понятно. — Розалин некоторое время смотрела в окно, потом спросила: — Вы так и не сказали мне, каким образом вдруг стали с отцом такими близкими друзьями. Он не упоминал о вас ни в одном из писем.
Она умолчала, что в письмах отца отсутствовало все мало-мальски значимое для нее. Розалин знала мнение отца о правительстве, экономике, падающих уровнях обучения, медицинского обслуживания и ничего о людях, окружающих его.
— Мой отец был близким другом Роналда. Когда я возвратился, чтобы управлять поместьем после смерти моего отца, я продолжил эту дружбу. Это, — добавил Скотт, скосив на нее взгляд, — было почти четыре года назад.
— Вы намекаете…
— Ни на что я не намекаю. Просто отвечаю на ваш вопрос.
— Тогда почему у меня такое ощущение, будто вы меня осуждаете?
— Понятия не имею, — спокойно ответил Скотт. — Возможно, ваша совесть работает сверхурочно.
Розалин почувствовала, как кровь прихлынула к щекам. Кто дал этому человеку право делать о ней столь возмутительные выводы? Тихий голосок, нашептывающий, что у него есть на то основания, не мог успокоить ее гнева.
— Кажется, я не подхожу под ваше определение хорошей дочери…
— Под определение хорошей дочери большинство людей…
— …что достойно сожаления, но не думаю, что мы придем к чему-нибудь хорошему, если позволим этой теме стать предметом спора. Я абсолютно ничего не знаю о вас и узнавать не собираюсь. Буду очень признательна, если вы оставите свои мнения при себе. Я не рассчитываю на ваше понимание того, что двигало мной в те или иные моменты моей жизни, и не прошу о нем.
Теперь Розалин считала, что в их отношениях не осталось недомолвок. Но не тут-то было.
— А что двигало вами? — с любопытством спросил Скотт. — Мне это интересно.
Черт бы тебя подрал с твоим интересом! — рассердилась она.
— Стремление хорошо делать свою работу.
— Кардиология, — проявил осведомленность Скотт.
— Правильно. Из-за чего, собственно, я с трудом находила возможность навещать отца. У меня едва остается время присесть, чтобы выпить чашку кофе.
— И вам нравится постоянное ощущение того, что вы валитесь с ног?
— Это часть моей работы.
Розалин скептически посмотрела на своего спутника, сомневаясь, понял ли он. Почти наверняка Скотт Барфилд считает, что женщины должны выходить замуж, рожать детей и сидеть дома. Все эти красивые, утонченные жизнелюбы оставляют за собой право делать карьеру, но, когда речь заходит о женщинах, считают, что для тех лучше всего фартук и место возле кухонной раковины.
