– Он должен уметь вести себя с высокими особами, – неохотно признал дядя. – Воспитывался в королевском доме.
– Языки знаешь? – На этот раз вопрос адресовался лично мне.
– Только латынь, – промямлил я, еле ворочая пересохшим языком.
Какое-то время мужчина серьезно разглядывал меня.
– Помойте его и подыщите подходящую одежду, – наконец, объявил он. – В Мерсии ему найдется применение.
– Что же король решил? – послышался вопрос от одного из советников, седобородого старика.
Его подобострастный тон указывал, что вопрос был привычным, рассчитанным на то, чтобы дать Оффе возможность блеснуть мудростью.
– Парень отправится жить среди франков. Их король просил, чтобы из Мерсии прислали кого-нибудь в знак искренности наших добрых отношений. Если юноша образован и представителен, как заявляют, то произведет хорошее впечатление. Если его хорошо отскрести, он может даже оказаться недурным собой. И франки отстанут от нас.
Он был умнее, чем я считал. У правителей было принято посылать членов семьи жить при чужом дворе. Официально они считались гостями, и это был жест доверия и дружбы между королевствами, но на самом деле их держали как заложников. Они жили в новой стране до самой смерти, или их отзывали обратно. В случае войны между королевствами гостей, не раздумывая, убивали. Как единственный оставшийся в живых потомок благородного рода, я мог сойти за подходящий залог добрососедства с Мерсией, если мои франкские хозяева не станут разбираться с этим слишком тщательно. Если они обнаружат, что я вовсе не так важен, как им представили, то покончат со мной, что вполне устроит и Оффу.
Король снова обратился ко мне:
– Ты не вернешься, – прямо сказал он.
Не требовалось объяснять, что если вернусь, то поплачусь жизнью.
Я ничем не выдал своих чувств, но его решение вызвало во мне странное волнение. Я буду изгнанником без надежды на возвращение, скитальцем. Король не требовал моей верности, и потому у меня больше не было господина. Для многих в нашем тесно связанном сообществе это был бы страшный приговор. Для таких изгоев есть специальное название – я стану winelas guma, «человек без друзей», беззащитный, добыча любого, кто пожелает напасть и убить или поработить его. И все же, насколько помню, мне всегда хотелось отправиться в чужие земли и увидеть, как живут другие. Возможно, я даже найду место, где буду чувствовать себя не таким чужим, и мои разные глаза перестанут пугать людей.
Двор франкского короля давал надежду, о какой я мог только мечтать. Даже наши неотесанные крестьяне слышали о Карле. Более десяти лет он правил огромной территорией Европы: от темных лесов за Рейном до залитых солнцем равнин Ломбардии на юге и до океана на западе. Ходили слухи, что когда-нибудь его коронуют первым императором Европы со времен Рима. Королевский двор, конечно, должен привлекать всевозможных экзотических и странных личностей. Возможно, я смешаюсь с ними, несмотря на свою необычную внешность.
– У тебя три дня на погребальные церемонии, – буркнул Оффа.
С уколом совести я осознал, что до сих пор думал только о себе. Мой отец и двое братьев гордились своим воинским происхождением. Они бы пожелали, чтобы я устроил им соответствующее погребение, а не оплакивал их смерть.
– У меня есть просьба, – сказал я.
Оффа недовольно поморщился. От грязного плененного юноши, которому он только что оставил жизнь, не ожидалось просьб.
– Что такое? – свирепо спросил король.
На мгновение я подумал, что он сейчас передумает и вместо изгнания прикажет меня казнить.
– Хочу, чтобы мой личный раб отправился со мной, – проговорил я.
И снова Оффа посмотрел на моего дядю.
– Невольник представляет какую-либо ценность?
– Вряд ли, мой господин, – ухмыляясь, ответил Кинерик. – Это слабоумный калека. Иноземец, едва способный связать два слова.
– Он присматривал за мной с самого раннего детства, – перебил его я. – Я в долгу перед ним.
– И передо мной, – холодно проговорил правитель. – Забери с собой своего захудалого раба, но это будет стоить тебе дня отсрочки. Послезавтра тебя отправят на побережье и посадят на первый же корабль, отбывающий во Франкию.
Глава 2
Озрик, мой личный раб, раньше бывал на море. Отец купил его у бродячего торговца, который, должно быть, прослышал, что женщина, ухаживавшая за моим братом и мною, отказалась прикасаться к нам, заметив нечто странное в наших глазах. Другая домашняя прислуга была так же напугана.
– Из него выйдет хорошая нянька. Он тихий, ласковый и со своей хромой ногой вряд ли убежит, – говорил работорговец, показывая потрепанного худого мужчину лет тридцати с кожей цвета старых опавших листьев.
Несчастный, очевидно, попал в серьезную передрягу, так как его голова была постоянно склонена набок, а сломанная когда-то левая нога срослась криво.
– Откуда он? – спросил король.
Торговец пожал плечами.
– Я приобрел раба в западных землях, его дали вместе с парой крепких девчонок, пригодных для работы в шахте. Местные нашли его на прибрежных скалах, как полудохлую скумбрию. Наверное, спасся с какого-нибудь разбитого суденышка.
Отец, похоже, сомневался.
– Стоит приобрести такого живучего, – обхаживал покупателя работорговец. – Другой бы на его месте умер. Кроме того, он не понимает по-нашему, так что не подцепит какую-нибудь дикую мысль или слух.
Король дал себя уговорить. Он заплатил несколько монет и в шутку назвал нового раба Озриком – как враждебного королька в соседнем Уэссексе, кичащегося своей внешностью.
С годами невольник стал неотъемлемой молчаливой частью домашнего хозяйства. Он говорил так редко, что многие заходившие принимали его за немого. Однако, растя под его опекой, я узнал, что он втайне научился нашему языку. Оставаясь наедине со своими двумя подопечными, он разговаривал с нами, хотя произносил каждый раз лишь несколько слов. Став старше, я пришел к заключению, что он предпочитал оставаться замкнутым, запертым в своем искалеченном теле.
– После того что с тобой случилось, ты боишься моря? – спросил я Озрика, когда далеко на горизонте показалась голубая линия.
Мы шли пешком, поскольку Оффа не дал нам лошадей. Позади вне пределов слышимости тяжело шагали только двое вооруженных мерсийцев.
Озрик слегка покачал головой. Мы покинули село на рассвете двумя днями ранее. Там остались лежать в одной свежей могиле отец и два моих брата. Я поспешно похоронил их вместе с несколькими пустяковыми предметами, уцелевшими после мерсийского грабежа – кучкой поломанного и давно вышедшего из употребления оружия, дешевыми украшениями, глиняными кувшинами и чашками, да костями свиней, зарезанных для поминок. Придется им обойтись этим на пиру в загробной жизни. Единственной настоящей ценностью в могиле была лучшая отцовская охотничья собака – борзая с шелковистой темно-рыжей шерстью и нервным характером. Она в панике убежала от сражения и не стала добычей мерсийцев во время грабежа. Когда животное вернулось, ползя на брюхе по сырой земле и скуля в поисках хозяина, мы копали могилу. Я подманил собаку поближе, накинул на шею петлю и задушил, а потом осторожно уложил у ног отца. Он любил охоту. Теперь ему в загробной жизни составит компанию любимая борзая.
