С мая по июль 1943 года Каращенко обучался в разведывательных школах шпионского центра «Марс» в латвийских городах Валге и Стренчи. За этот период он собрал сведения об официальных сотрудниках школ и агентах, подготовленных к заброске в расположение войск Ленинградского и Волховского фронтов с заданиями шпионского характера.
Сразу же после окончания учебы абверовцы отправили Каращенко в Псков на конспиративную квартиру «Марса» по Крестовскому шоссе. Отсюда они доставили его в район поселка Сиверского, в абвергруппу-112, которая являлась переправочным пунктом «Марса».
Находясь в абвергруппе, Каращенко продолжал собирать сведения о подрывной деятельности фашистской разведки против Ленинградского и Волховского фронтов. Ему удалось выведать, что абверкоманду-104 в первую очередь интересуют сведения о советских войсках, расположенных в районах Ораниенбаума и Новгорода.
— В конце июля абверовцы пытались переправить на Ораниенбаумский плацдарм двух агентов, — сообщил Каращенко. — Одного из них, Щетникова, задержали советские бойцы, а его напарник вернулся, не дойдя до переднего края. Его обвинили в трусости и отправили в абверкоманду в Псков.
Далее Каращенко рассказал, что ему стало известно о намерении абверовцев направить в район Новгорода двух агентов с заданием по сбору шпионских сведений о войсках Волховского фронта. Планируется переправить агентов, вооруженных пистолетами и гранатами, в советский тыл через озеро Ильмень на резиновой лодке. Начальник абвергруппы-112 капитан Фиш вручил Каращенко фиктивные документы, разъяснил задание, тщательно проинструктировал его. После этого переправил агента через линию фронта на Приморский плацдарм.
На вопрос о полученном задании Каращенко ответил:
— Мне поручено в течение восьми-девяти дней разведать, не прибыли ли на плацдарм новые войсковые соединения. Если появились, то выяснить их номера, где и когда они комплектовались, фамилии командиров, места сосредоточения.
Эти сведения Каращенко должен был собирать путем личного наблюдения и в разговорах с советскими офицерами.
С болью вспоминал Каращенко о пребывании в Саласпилсе.
Саласпилс, железнодорожная станция и поселок близ Риги. В октябре 1941 года немецкие захватчики создали в Саласпилсе лагерь смерти. Первые узники граждане Австрии, Чехословакии, Польши и других оккупированных нацистами стран, а также немецкие антифашисты. С мая 1942 года в Саласпилс доставляли заключенных из Рижской цент-ральной тюрьмы, советских военнопленных из других лагерей, мирных жителей, заподозренных в связях с партизанами. Нацисты уничтожили в Саласпилсе свыше 100 тысяч человек. В октябре 1944 года, стремясь скрыть злодеяния, оккупанты уничтожили лагерь. В 1961–67 годы на территории бывшего лагеря создан мемориальный ансамбль «Памяти жертв фашистского террора».
Подполковник В.А. Бойкиня (фото 1979 г.)
Это был ад, о котором Каращенко не мог забыть до конца дней своих. Тени товарищей, погибших в этом лагере смерти, напоминали всегда об этом. Ужасы гитлеровской каторги незабываемы. Разве можно забыть мученическую смерть сотен тысяч ни в чем не повинных людей, изощренные зверства гитлеровских изуверов. Охранники заставляли заключенных бегать до изнеможения. Их морили голодом. Этот способ был важным орудием, служащим для того, чтобы держать узников в руках, уничтожать в них человеческое достоинство и приводить их к смерти.
Измученные голодом люди уже не способны были сопротивляться, превращались в безвольную тупую массу, неспособную объединить своих усилий.
С точки зрения проявления симптомов, процесс голодания можно разделить на два периода. Первый был характерен худобой, ослаблением мышц и непрерывным уменьшением энергии движения. Тогда ещё не проявлялось глубокое повреждение организма. Исключая тот факт, что больные двигались очень медленно и были слабыми, никаких других признаков голодной болезни почти не было. Что касается психики больных, то здесь тоже не было особых перемен, кроме повышенной нервозности и возбудимости.
Границу перехода первого периода во второй трудно было определить. У одних это шло постепенно, у других — быстро. Можно приблизительно утверждать, что второй период начинался тогда, когда больной терял 1/3 своего нормального веса. Наравне с прогрессирующей худобой и ослаблением начинало изменяться выражение лица. Взгляд мутнел, лицо становилось равнодушным, бессмысленным и грустным. Глаза утрачивали блеск, глазное яблоко западало. Кожа становилась серо-синей, делалась тоньше, выглядела как пергамент, твердела и лущилась. Такая кожа легко заражалась, особенно чесоткой. Волосы становились жесткими, ломались, теряли блеск. Голова как бы вытягивалась, делались видны скуловые кости и глазные впадины. Больной дышал медленно, говорил тихо, с большим трудом.
Больные делались тупыми, становились равнодушными ко всему, что делалось вокруг них. Они избегали какой-либо связи с окружающей их средой. Если они ещё могли двигаться, то делали это очень медленно, не сгибая ног в коленях. Они всегда дрожали от холода, потому что температура их тел была низкой, часто ниже 36о С.
У людей наступала апатия. Они знали о своей безысходности, что наступит время, когда их выведут на казнь. Одни пытались утешить себя тем, что его судьба постигнет всех в лагере и что раньше или позже ждёт всех заключенных то же самое. Находились и такие, кто пытался молиться. «Единственным утешением может быть молитва», — услышал Каращенко от одного заключенного. На что другой ответил резко — «Что теперь каяться, когда смерть около жопы!»
«Шансов остаться в живых у меня, мало их нет…» — решил Каращенко.
Каращенко чувствовал, что его постепенно оставляют силы. Стиснув зубы, он переставлял одеревеневшие ноги, словно они были чем-то чужим, не принадлежавшим ему.
В лагере появились «вербовщики», немецкая разведка вербует агентов и направляет их в разведывательно-диверсионные школы.
— Согласиться… — мучительно размышлял Каращенко. Но это же измена Родине, присяге… Но другого пути избавления от верной гибели нет, а это путь возвращения на Родину, к своим.
Однако стать на этот путь Каращенко решился лишь после долгих и мучительных раздумий, понимая, что по существующим законам за совершение измены Родине он может быть сурово наказан. «Явлюсь с повинной, и к тому же не с пустыми руками», — твердо решил Мокий Демьянович и постарался привлечь к себе внимание вербовщиков.
Каращенко стал курсантом школы абвера. Два с половиной месяца, с мая по июль 1943 года, Каращенко обучался в разведывательных школах абвера в Валге и Стренчи (Латвия). За это время он собрал обстоятельные данные о руководящем и преподавательском составе школ, а главное — об агентах, подготовленных к заброске в расположение советских войск со шпионскими заданиями.
По окончании учебы абверовцы доставили Каращенко в Псков, на конспиративную квартиру по Крестовскому шоссе (эта квартира находилась в ведении 104-й абверкоманды — основного органа немецкой военной разведки, приданного группе армий «Север»).
