Это будет прелестно.
Маргариты чудесны,
А ромашки прекрасны.
Если будешь со мной ты,
Это будет ужасно.
Но меня это не сильно расстроило. Я знала, что это Мартин Хеджес заставил его изменить слова.
А вот на самом деле я переживала, когда он не пригласил меня на танец на выпускном. Мы отправлялись в разные школы. Он — в общеобразовательную, я — в классическую. И я надеялась, что Пол, может быть, захочет меня поцеловать, но он весь вечер даже близко ко мне не подходил, только носился, бил своих товарищей по головам воздушными шариками и запихивал им за шиворот серпантин. Я потом пожаловалась маме (в те дни мы еще понимали друг друга), и она сказала:
— Ну чего ты хочешь? Он еще маленький.
И я подумала: «Интересно, когда же он вырастет?»
К счастью, в таком маленьком городишке, как наш, невозможно потерять кого-либо из виду. Мы оказывались одновременно на остановке, залезали в автобус и старались сесть на красных дерматиновых сиденьях как можно дальше друг от друга, а потому я подозревала, что нравлюсь ему. Если он ехал с друзьями, то разваливался на заднем сиденье, говорил громко, звонко ругался, писал пальцем на окнах и переправлял надпись: «МЕСТА ДЛЯ ИНВАЛИДОВ» на «МЕСТА ДЛЯ ДЕВСТВЕННИКОВ»[3]. И тогда мальчишки начинали ржать:
— Это твое место. Вот тут тебе и сидеть.
Позор.
Теперь ни я, ни он больше никогда не сможем сидеть на таких местах.
Я думала, что когда лишусь девственности, то как-то изменюсь, но ничего нового не появилось — только страх.
— Ты уже это делала? — спросил он, расстегивая молнию на джинсах.
Мы понимали, к чему все идет. На Новый год я пообещала себе, что непременно лишусь девственности, о чем ему и сообщила. Кажется, он поверить не мог, что ему привалило такое счастье.
— Нет. А ты?
— А что, это имеет значение?
Решив не вдаваться в подробности, я сняла юбку. Как будто для физкультуры переодеваемся. «Сдавайте ценные вещи». Я представляла, что мы будем раздевать друг друга или хотя бы целоваться, но теперь поняла: не в таких мы отношениях. Я начала дрожать от холода и страха.
— Можешь включить обогреватель? Тебе ближе.
ЩЕЛК, — сказал выключатель, и мы залезли в постель.
Тут время на секунду замерло, и я снова попала в день августовского карнавала. Я сидела на стене нашего садика, глядела на проходящих мимо людей с транспарантами, махала малышам, наряженным пчелками, и тут с ведерком, в котором звенели монетки, подошел он. На нем был костюм пирата, над верхней губой нарисованы черные закрученные усы, только подчеркивавшие девчоночью нежность кожи.
— Это ужас, а не повязка на глаз, — сообщил он, снимая ее и потирая покрасневшую кожу. — Уверен, я от нее ослепну. И сапоги — просто невыносимы.
Он сел рядом, и мы принялись робко беседовать. Потом пошли на поле послушать результаты конкурса и поглядеть на группу поддержки — девочек с помпонами в руках, высоко вскидывающих ноги в белых носочках. Мегафоны выгавкивали имена новоявленных принцесс и королев.
— Интересно, почему среди девчонок с помпонами одна обязательно должна быть жирной? — поинтересовался он. День был ясным, духовой оркестр играл «Oh When the Saints»[4]. Дети носились с радостными воплями, девочки-подростки валялись на траве, подставляя оголенные животы солнцу. На прощание он сказал:
— Зайди как-нибудь ко мне, послушаем диски или еще что. — Его кинжал блеснул.
— Ладно, — ответила я. — Зайду.
ЩЕЛК.
Он возился у меня между ног, потом запихал внутрь палец — боже мой! — два, неуклюже тыча и поворачивая их. (Значит, вот о чем говорили мальчишки в школе, когда спрашивали друг друга после свиданий: «Сколько влезло пальцев?») Все, хватит. Я передумала. Это была дурацкая идея. Довольно. Я попыталась встретиться с ним взглядом, хотела предложить забросить это дело и пойти в гостиную смотреть «Симпсонов». Но его глаза горели таким желанием, что я не смогла ничего сказать. Я не раз слышала о таком взгляде, но сама ни разу в жизни не видела. Казалось, все мужское, что в нем было, сконцентрировалось в этом взгляде. Ужас.
Вдруг он вынул пальцы, отвернулся. Сердце у меня дрогнуло, но я тут же поняла, в чем дело: он натягивает презерватив. Под кожей четко проступал позвоночник и заканчивался где-то внизу в тени ложбинки. Неужели все мужчины такие угловатые?
ЩЕЛК.
Он повернулся ко мне, деловито схватил свой член и запихал его в меня. «Ох… У-у… У-у-у…» — это все, что я могла сказать, чтобы не заплакать от боли. Футбольный мяч прямо в нос — просто ерунда по сравнению с этим. Я застыла, цепляясь за его спину. Почему, спрашивается, то, что на все лады расхваливают как изумительное и прекрасное, на самом деле так отвратительно? Почему нас в школе не предупреждают? Уверена, если бы кто-то из учителей как-нибудь сказал: «Да, кстати, вам при этом покажется, что вас чистят изнутри наждачкой», — думаю, им не пришлось бы столько бухтеть про СПИД и вообще беспокоиться за нашу нравственность. Я бы, по крайней мере, сто раз подумала. Кончил он быстро, несколько раз дернулся и рухнул на меня, уткнувшись лицом в мое плечо.
Вот тут-то и зашла бабушка. Надо признать: просто чудо, что он вообще смог что-то ответить.
Нам обоим стало неловко. Я бросилась к двери и закрыла ее на ключ, но у меня перед глазами все еще стояло загадочное выражение лица бабуси и ее полуулыбка. Мы не знали, что сказать, кругом была кровь, а мы еще не оделись. Снизу слышалось бабушкино пение:
Знаете, как к нам вчера вечерком,
Три котика в дверь постучали тайком?
Один держал скрипку, второй барабан,
У третьего блин прикрывал его срам.
— С ума сошел?! Только не туда! — закричала я, когда он снял презерватив, аккуратно завязал его узлом, чтобы содержимое не пролилось, и собрался бросить в корзинку для бумаг. — Прикинь, что будет, если моя мама его там обнаружит?!
— И что мне с ним делать? Хочешь, возьми на память.
Он покачал его в пальцах, а потом замахнулся, как будто хотел швырнуть в меня. Я завизжала и согнулась. Он бросился ко мне, мы стали кататься по постели, бороться. Потом, неизвестно зачем, принялись драться подушками. Могу поспорить, что в маминых журналах о таком не пишут. Я смотрела, как сияют его голубые глаза, как ребра ходят ходуном под бледной кожей, и думала: «Он еще совсем мальчишка». Он улыбался, тяжело дышал, и тогда мне стало казаться, что я все сделала правильно.
Мы откатились к стене, он ударился подбородком, а я сбила фотографию в рамочке. Она провалилась за кровать.
