Дэвида Риза, Кэт Пилсбери, Урсулу Дойл, Лесли Уилсон, Кэтрин Фрэнк и Симону Лонг — за вдохновение и поддержку.
Джудит Мэджилл, Адриана Джонсона, Линн Патрик и Питера Страуса — за то, что не позволяли мне забросить это дело.
Директора и преподавателей Эбби-Гейт-колледжа — за полезные советы.
Маму и папу — за то, что подарили мне детство, а также полное собрание пластинок «Oldham Tinkers».
Хвост себе сломала.
Тоже грохнулся, болван.
Вот такой улитный клан.
Когда лямка твоей сумки не на жизнь, а на смерть сцепляется с дверной ручкой, лучше изодрать сумку, чем позволить какой-то дверной ручке победить
Глава первая
Бабуля вспоминает
Когда мне было двенадцать, я упала и сломала руку. Это случилось в день выборов в 1929 году. Мы сидели на стене, окружавшей избирательный пункт. Стена была футов шесть, и если сидеть, свесив ноги по разные стороны, то это совсем не опасно. Но я перекинула ногу, чтобы поглядеть на тех, кто голосовал за консерваторов. Папа говорил — по ним это сразу видно. Джимми подтолкнул меня локтем, и мы запели:
За Алека Шэррока голос отдай!
А мы его схватим, в консервы закатим,
Всех тори на ужин — жирнее не нужен,
Увидится им благодатнейший рай!
Я стала болтать ногами в такт мелодии и тут же оказалась на земле. И руку собой придавила, когда падала. Джимми попробовал перевязать её желтым муслиновым флагом, которым мы размахивали, но я закричала, а он заплакал от страха. Мне было так больно, что казалось: если встану, рука останется на земле.
А на следующий день, когда стало известно, что победили лейбористы, отец так напился, что не мог открыть ворота.
— Пойду помогу ему, — вызвался Джимми.
— Ну уж нет, — остановила его мама. — Пусть там ночует.
С забинтованной рукой я лежала на диване и смотрела, как папа пытается попасть домой. Наконец он упал, и мама не пошла за ним.
Вообще-то он никогда не пил.
У него были другие недостатки.
Январь, 1997 год
На следующий день казалось, что все в порядке. Даже через дверь своей комнаты мне было слышно, как мама отчитывает бабушку. Она старается не раздражаться, но в последнее время у нее все на свете вызывает только раздражение.
— Идем, тебе надо помыться.
— Не могу. У меня болит рука.
— Ничего у тебя не болит. Ты опять сочиняешь. Идем.
В нашем доме теряется все: ключи, слуховые аппараты, мы сами. Сегодня с утра был скандал из-за сосисок. Мама сварила для бабушки две сосиски и оставила их на тарелке остывать. Тут в дверь постучал мойщик окон, мама пошла открывать, а когда вернулась, сосиски исчезли.
— Куда ты их дела? — спросила она бабушку, пока сдержанно.
— Я их не трогала.
— Тогда кто же их взял?
— Собака.
— Бабушка, у нас нет собаки. Где они? Скажи мне, я не буду тебя ругать. Ты их съела?
— Видимо, да. Верно, я их съела вчера на обед.
— Как ты могла вчера съесть сосиски, которые я только что сварила? Боже мой, это невыносимо!
Мама устало провела рукой по лицу и вздохнула. Она постоянно так делает.
— Господи, было бы из-за чего кричать! Какая сердитая женщина. Прямо как моя дочь Карен. Та тоже вечно сердится из-за всяких пустяков.
— Я и есть твоя дочь Карен.
— Гм…
А на следующий день я нашла сосиски в хлебнице. Каждая была завернута в целлофановый пакет.
Но не одна бабушка вносит в нашу жизнь хаос.
Меня зовут Шарлотта, мне семнадцать, и бывают дни, когда это все, что я о себе знаю. «Будь собой», — постоянно говорят мне старшие. Ага! Собой! Как будто это так просто! Иногда я отвечаю на вопросы тестов в «Мост!» и «Син найнтин»: «Ты кошка, которая гуляет сама по себе, или забитая мышка?», «Насколько ты соблазнительна», как определить, что ты за человек по твоему любимому цвету, любимой геометрической фигуре, часу рождения.
Я:
а) верю в эту чушь?
б) отношусь к ней с должным презрением?
Зависит от настроения.
Бабушке временами кажется, что я — это она сама в детстве.
— Бедная девочка! — говорит она, доставая очередную ириску. — Отец бил ее чуть не до смерти. А потом сбежал, а матери пришлось пойти в прачки. Бедный ребенок. Возьми конфетку.
Моя мама от всего этого лезет на стенку. Она не любит, когда жалость тратят попусту, особенно на меня. Потому что, по ее мнению, я живу на всем готовом и у меня нет никаких проблем.
— У тебя есть возможности, которых у меня не было, — говорит она мне. — Главное — получить образование. Много тебе сегодня задали?
На Рождество она подарила мне ежедневник, а я его потеряла, и пока еще у меня не хватило смелости ей сказать.
— Ты должна добиться успеха в жизни. И смотри не повторяй моей ошибки.
Я — следствие этой ошибки («Я в шестнадцать лет стала матерью, а к двадцати одному развелась!»), а потому довольно забавно, что я же должна исправить ее, искупив вину матери, доказав, что ее жизнь не прошла бессмысленно. Мои успехи станут ее успехами, и все будут говорить: «Твоя мать — мудрая женщина. Она всем пожертвовала ради тебя».
По крайней мере, мама на это надеется.
Но, по правде говоря, у меня сейчас не все так гладко, как она думает.
Вчера бабушка увидела, как мы с Полом Бентамом занимаемся любовью, и ни слова не сказала. Даже калоприемник не мешает ей перемещаться по дому с удивительной скоростью. Колостомию[1]ей сделали тысячу лет назад, еще до моего рождения, чтобы остановить развитие рака.
— ДАЖЕ КОРОЛЕВЕ-МАТЕРИ ДЕЛАЛИ ТАКУЮ ОПЕРАЦИЮ! — проорал бабушке врач.
— Надо же! Шикарно, — оценила она. — Кстати, Айви Седдон говорила, что и Клиффу Ричарду приделали такую штуку, и ничего — скачет по сцене.
