Альдин-Ингвар понимающе кивнул: какие-либо другие товары, кроме соболей, равные этому тюку по стоимости, потянули бы на целый обоз. А тех соболей он помнил, поскольку получал десятую часть при перегрузке – как и любой владелец отрезка торгового пути. Теперь из этих двадцати клинков два причитались ему, и это был такой подарок судьбы, что даже тоска потери отступила.
Прихватив через льняной рушник, он взял клинок и повернулся к оконцу. Клинки еще не были заточены, но понимающие люди знают, что прикосновение пальцев вредит хорошей стали. Ниже будущей рукояти четко виднелись буквы, составлявшие надпись «Ulfberht», со знаками креста в начале и в конце.
– Похоже, что настоящие? – Альдин-Ингвар улыбнулся Биргиру.
– Надеюсь, что так. Хотя ты прав: в последнее время развелось много подделок.
– У нас тут Свеньша с Рановидом такой же скуют: сам Ульфберт не отличит.
– Мастер Ульфберт давно умер. Наверное, теперь кует мечи для дружины Одина… хотя нет, он же был христианином. У нас есть верный человек, который может купить такие вещи. Ты знаешь, наверное, что короли франков запрещают продавать их язычникам?
– А ваш верный человек, как я догадываюсь, христианин?
Биргир снова улыбнулся:
– В торговых делах Кристус полезен. Поэтому непобедим тот конунг, у которого торговые люди – христиане, а дружина почитает Одина. Такой не пропадет и в мирное время, и в военное.
– А я где-то слышал, что Кристус прогонял торговцев подальше от храмов. Выходит, с тех пор он переменил свое мнение и стал покровителем торговли?
Они посмеялись. Потом Биргир пристально взглянул на Альдин-Ингвара:
– Так могу я надеяться, что повезу в Сюрнес и твое поручение? Ну, что мы говорили насчет сватовства? Видишь ли, я хочу вернуться домой еще этим летом, поэтому не могу медлить…
Альдин-Ингвар ответил не сразу. Он молчал, но думал об этом все те дни, что Биргир провел в Ладоге. Не раз ему хотелось спросить у гостя, знает ли тот что-нибудь о дочерях Сверкера – взрослые ли они, от каких матерей, что о них говорят? – но останавливал себя. Это будет пустое любопытство: ведь Биргир, впервые приехавший на Восточный путь, едва ли может знать о делах смолян больше, чем сам Альдин-Ингвар – и живущий куда ближе, и не раз бывавший в той стороне.
Он знал, что область смолян – малого племени в составе союза кривичей – известна северным людям уже лет сто, а то и больше. Отец Сверкера – сводный брат все того же старого Бьёрна конунга из Бьёрко – когда-то ушел туда с дружиной и занял место воеводы. Во всех крупных торжищах, тяготеющих к берегам Варяжского моря, сидел воевода с дружиной, связанный договором с местными жителями. Он охранял торговые пути от разбоя, не допускал никакого кровопролития и свар на торгу. В Свинческе, как в Бьёрко, Хейтабе, Дорестаде, Рёрике, Рибе и других местах, имелись «воинские палаты» – длинный дом, где жил вождь и при нем человек сорок-пятьдесят хирдманов.
Но воевода Олав, а потом и сын его Сверкер располагали чем-то большим, нежели просто дружина в сорок копий. Они обладали прочными связями с Бьёрко, а через него и с Хейтабой в Ютландии. При их посредничестве старейшины смолян, в том числе и сам князь Ведомил, легко находили надежных покупателей на свои меха, мед, воск, льняную пряжу и тканину. А также и продавцов приятных вещей, на которые можно было все это обменять: разных женских уборов, фризской шерсти и ромейского шелка ярких цветов, узорной посуды. Под руководством Олава в устье Свинца была выстроена удобная гавань.
Воевода возглавлял пришлых торговцев, а князь – местные общины. Они были связаны взаимной пользой, но каждый стремился подчинить другого. Воевода Олав был силен и уважаем, но сын его Сверкер понимал, что после смерти отца ему придется трудно. И предпринял ловкий ход: посватался к старшей дочери князя Ведомила и хоть не сразу, но заполучил ее в жены.
Однако и это не помогло сохранить мир: еще через несколько лет соперничество перешло в открытую схватку, которую выиграл Сверкер. Князь Ведомил и род его сгинули, а Сверкер стал и воеводой, и князем одновременно. Он сам собирал дань с племени смолян, сам продавал ее купцам-свеям, сам же взимал со сделок десятую долю. Малые племена кривичей – угряне, дешняне, порошане, березничи и другие, что подчинялись смолянским князьям, его власти не признали, и их ему пришлось приводить в покорность силой. Этим он был занят и по сию пору. Тем не менее его положение на важнейшем перекрестке Пути серебра делало родство с ним весьма желательным.
Купцы болтали, что Сверкер брал по девке чуть ли не от каждого из знатных смолянских родов, так что недостатка в женах и детях уж, наверное, теперь не испытывает. Но дети от пленниц Альдин-Ингвара не занимали. Пусть его род утратил королевское звание, но не утратил кровь, которая связывала его с древними конунгами Севера и самими богами. А значит, он мог выбирать супругу лишь среди равных себе. В жены Альдин-Ингвару годилась лишь дочь Сверкера от брака со смолянской княжной, заключенного еще до войны, – если таковые дочери у того имелись. Но, сколько Альдин-Ингвар ни пытался, разговоров о дочерях Сверкера припомнить не мог.
Зато всплывали в памяти смутные слухи о его матери – будто бы она такая сильная колдунья, что предвидит будущее, даже знает срок собственной смерти… Врут, наверное. Раньше Альдин-Ингвар лишь посмеивался, слушая такое. Но теперь, если он надумает породниться со Сверкером, в семейных делах того стоит разобраться как следует.
Маловероятно, чтобы даже при наилучшем исходе переговоров ему отдали невесту прямо сразу. Не обязательно даже, что ему покажут девушек и позволят самому выбрать. Если они договорятся, Сверкер, скорее всего, лишь даст обещание осенью прислать в Ладогу дочь с приданым. Наиважнейшее дело сейчас – найти общий язык с самим Сверкером. И это Альдин-Ингвар не мог передоверить никому.
– Пожалуй, мы сделаем вот что, – наконец ответил он Биргиру. – Я поеду в Сюрнес вместе с тобой. Мы обсудим со Сверкером наше дело, а ты сможешь сразу, как вернешься домой, рассказать Эйрику и Олаву, чем закончились переговоры.
Смолянская земля, 12-й год по гибели Велеборовичей
Были те самые дни, когда зеленая дымка на ветвях густеет день ото дня – на глазах. Казалось, вчера еще сквозь кроны было видно прохладное весеннее небо, а сегодня уже взор упирается в нежно-зеленую сень, и понимаешь, что вот-вот она сомкнется в сплошной полог, накроет тебя, окутает со всех сторон, на пять месяцев погрузит в кипящее, шепчущее море листвы.
День был ясный, солнечный, утренняя влага успела высохнуть. Ведома бродила по склонам оврагов, цепляя взглядом желтые брызги мать-и-мачехи среди бурой листвы, но смотрела больше в небо. Учат, что при сборе трав нужно повторять заговор к матери-земле, но она никогда не делала этого. Она вообще ни о чем не думала. Выходя в лес, Ведома лишь вздыхала поглубже – и человечий мир выходил из груди вместе с долгим выдохом. Сознание растворялось среди стволов и ветвей, и она плыла, рассеянным взглядом будто выискивая потерянное, но на самом деле ничуть о нем не беспокоясь. Она не думала, куда идти – лесная земля сама раскатывала под ногами невидимую дорожку. Не выбирала, какие цветки или ветки взять – они будто махали ей: нас, нас! Мы годны, мы поможем! Она двигалась медленно, будто лист, подхваченный неторопливым речным потоком. То петляла по склонам оврагов, то шла прямо, но старалась не выходить на открытые места. Порой наклонялась, чтобы сорвать очередные два-три цветка, в лад с клонящимися на ветерке ветвями.
