У Осборна пересохло во рту. Он попросил стакан воды. Мэтро не понял или сделал вид, что не понял.
– Сколько вам лет?
– Вы это уже знаете.
Мэтро молча ждал.
– Тридцать восемь.
– Женаты?
– Нет.
– Гомосексуалист?
– Инспектор, я разведен. Вас это устраивает?
– Давно работаете хирургом?
Осборн не ответил. Мэтро повторил вопрос; дым его сигареты уплывал в вентиляционное отверстие.
– Шесть лет.
– Вы считаете себя хорошим хирургом?
– Я не понимаю, почему вы задаете мне эти вопросы. Они не имеют никакого отношения к моему аресту. Можете позвонить в мой офис и проверить, говорю ли я правду.
Осборн устал и начал терять терпение. Но в то же время он понимал, что, если хочет выбраться отсюда, ему надо следить за своими словами.
– Послушайте, – сказал он как можно спокойнее и вежливее. – Я не упрямился и не сопротивлялся. Выполнил все, что от меня требовали. Отпечатки пальцев, фотографирование, допросы – словом, соглашался на все. А сейчас я прошу освободить меня или вызвать американского консула.
– Вы напали на французского гражданина.
– Откуда вы знаете, что он французский гражданин? – вырвалось у Осборна.
Мэтро не обратил внимания на его вопрос.
– Почему вы это сделали?
– Почему?
Осборн недоумевающе смотрел на инспектора. Да ведь не было дня, чтобы он не слышал того звука, с которым нож вонзился в живот отца. Ни одного дня, чтобы Пол не помнил, как прерывисто дышал отец, и не видел ужаса в его глазах, как бы спрашивающих: «Что случилось?» и уже знающих, что именно. Не видел, как под отцом подогнулись колени и он медленно сполз на тротуар. Не слышал истошного крика какого-то прохожего. Не видел, как отец, понимая, что умирает, тянулся к мальчику, без слов прося сына взять его за руку, чтобы тому не было так страшно. Без слов говоря, что очень его любит.
– Да. – Мэтро наклонился к столу и затушил сигарету в пепельнице. – Почему вы это сделали?
Осборн выпрямился и снова стал повторять придуманную им ложь.
– Я прилетел из Лондона в аэропорт Шарля де Голля. – Следовало быть осторожным и не допускать расхождений с тем, что он говорил раньше. – Этот человек набросился на меня в мужском туалете и попытался отнять бумажник.
– Вы кажетесь достаточно крепким. Он что, был таким сильным?
– Не особенно. Он просто хотел отнять бумажник.
– Отнял?
– Нет, он убежал.
– Вы сообщили в службу безопасности аэропорта?
– Нет.
– Почему?
– Он ничего не украл, а я во французском не силен, как вы могли заметить.
Мэтро закурил новую сигарету и бросил спичку в пепельницу.
– И потом, совершенно случайно, вы увидели того человека в кафе, куда зашли выпить?
– Да.
– Что вы собирались делать дальше? Сдать его в полицию?
– По правде сказать, инспектор, я не знаю, что собирался делать дальше. Я просто схватил его как сумасшедший. Совсем потерял голову.
Осборн встал и отвернулся от Мэтро, который записывал его показания. А что он мог ему сказать? Что человек, которого Пол преследовал, зарезал ножом его отца в Бостоне, штат Массачусетс, Соединенные Штаты Америки, во вторник 12 апреля в 1966 году? Что Пол видел убийцу собственными глазами и больше никогда не встречал до сегодняшнего вечера? Что бостонская полиция с огромным сочувствием выслушала душераздирающий рассказ мальчика и потом несколько лет пыталась найти убийцу, пока наконец не признала, что бессильна? Разумеется, следствие велось по всем правилам. Место происшествия было тщательно исследовано, были проведены экспертизы, сделано вскрытие, допрошены свидетели. Но мальчик никогда раньше не видел того человека, а вдова не смогла определить его по описанию сына; отпечатков пальцев на орудии убийства не оказалось, это был самый обыкновенный нож из супермаркета. Полиция могла опираться лишь на показания двух других свидетелей. Кэтрин Барнс – продавщицы средних лет и Лероя Грина – хранителя Бостонской публичной библиотеки. Они проходили по улице во время нападения и оба рассказывали примерно то же, что и мальчик. Итак, к концу расследования полиция знала ровно столько, сколько и вначале. То есть ничего. В конце концов Кевин О'Нейл, напористый молодой детектив по расследованию убийств, который с самого начала вел это дело и по-настоящему подружился с Полом, был убит преступником, против которого давал показания в суде. Так дело Джорджа Осборна превратилось в обычное нераскрытое убийство, которое засунули подальше в кучу других повисших дел. А сейчас, тридцать лет спустя, Кэтрин Барнс было за восемьдесят, она находилась в доме для престарелых в штате Мэн и совершенно выжила из ума; Лерой Грин умер. Так что фактически Пол являлся единственным свидетелем. А любой прокурор, решивший в деле почти тридцатилетней давности потребовать от суда присяжных обвинительного приговора, опираясь лишь на показания сына жертвы, которому тогда было десять лет и который видел подозреваемого почти мельком, какие-нибудь две-три секунды, – так вот, такой прокурор должен быть просто психом. Убийца вышел сухим из воды. И по сей день все так и оставалось: ведь даже если бы Осборн смог убедить полицию найти и арестовать того типа, до суда дело бы никогда не дошло. Ни во Франции, ни в Америке, нигде, хоть лбом об стенку бейся. Так зачем рассказывать полиции? Ничего хорошего не выйдет, только усложнит дело в будущем, если Осборну снова посчастливится разыскать убийцу.
– Сегодня утром вы были в Лондоне.
Осборн очнулся от своих мыслей, услышав, что Мэтро продолжает с ним говорить.
– Да.
– Вы сказали, что прилетели в Париж из Женевы.
– Через Лондон.
– Почему через Лондон?
– Я путешествовал. Но внезапно заболел. Какой-то вирус.
– Где вы останавливались?
Осборн снова сел. Что им от него нужно? Или пусть сажают, или отпустят поскорее. Какое им дело, чем он занимался в Лондоне?
– Я спросил, где вы останавливались в Лондоне, – в упор посмотрел на него Мэтро.
Осборн был в Лондоне с женщиной, тоже врачом, стажирующейся в одной из парижских клиник. Как он обнаружил впоследствии, она была любовницей некоего известного французского политика. А тогда она только сказала, что для нее важно сохранить поездку в тайне, и просила не спрашивать почему. Именно поэтому он с большими предосторожностями выбрал отель, гарантирующий своим клиентам инкогнито, и назвал для регистрации только свое имя.
– Отель «Коннот», – сказал Осборн. Оставалось надеяться, что отель не посрамит своего доброго имени.
