— А то и значит, что ты должен держать язык за зубами! — ответил Жиль. — Если проболтаешься кому-нибудь по поводу моего «наряда» — и вообще, что встретил меня на дороге в столь поздний час, — я отрежу тебе уши. Клянусь святой Пятницей!
Это уже было серьезно. Кошон ни на миг не усомнился, что Жиль сдержит обещание. Он пошел в своего отца, властного и своевольного рыцаря Ангеррана де Вержи. Отец Жиля происходил из старинного дворянского рода, первые упоминания о котором относятся к VII веку. Название рода произошло от замка Вержи, считавшегося неприступным. Он располагался в гористой местности около Бона в Бургундии.
Со временем ветвь де Вержи, к которой принадлежал Ангерран, сильно обеднела (чему в немалой мере поспособствовала Столетняя война), и рыцарь, женившись, едва наскреб нужную сумму, чтобы в 1432 году купить возле Азей-лё-Брюле крохотное поместье с изрядно порушенными строениями, именуемыми замком. Тем не менее среди его родственников значился даже камергер короля, Антуан де Вержи, граф де Даммартен, маршал Франции и рыцарь ордена Руна, который благополучно почил в 1439 году.
Ангерран де Вержи редко когда был в хорошем настроении. Он постоянно злобился оттого, что в конце Столетней войны бургундцы сильно продешевили и он получил сущие гроши.
В мае 1430 года Жанна д’Арк пришла на помощь Компьеню, осажденному бургундцами. А 23 мая в результате измены (был поднят мост в город, что отрезало Жанне путь отхода) ее взял в плен отряд под командованием Ангеррана де Вержи. Король Карл, который был обязан ей очень многим, не сделал ничего, чтобы спасти Орлеанскую деву. Бургундцы продали Жанну д’Арк англичанам за десять тысяч золотых ливров[6], большая часть которых оказалась в кошельках бургундского герцога Филиппа и нескольких графов. А рыцари, пленившие Жанну, получили за свое «геройство» лишь жалкие крохи.
Похоже, они забыли, что позорные тридцать сребреников никогда и никому не приносили счастья и достатка…
— Не сомневайтесь, ваша милость. Я буду нем как рыба, — проникновенно ответил Кошон. — Устраивайтесь поудобней, — кивнул он на задок своей повозки. — Там это… кгм!.. — прокашлялся он несколько смущенно. — Там есть кусок старого армейского шатра, так вы прикройтесь. Он хоть и рваный, но все же… А то народ у нас сами знаете какой. Особенно бабы. Трещат как сороки. Такое иногда плетут, что ни в какие ворота не лезет…
Жиль благоразумно послушался совета Кошона и спустя час уже входил в ворота отцовского замка. Ему открыл привратник, старый и немного глуховатый Гуго.
— Вечер добрый, старина! — весело сказал Жиль, довольный тем, что его никто не увидел.
Что касается Гуго, то он не обратил никакого внимания на одежду молодого господина, с детства отличавшегося сумасбродством. Мало ли что ему взбредет в голову. Да и время было позднее. Главным делом Гуго было следить за воротами, чтобы никто чужой не смог проникнуть в замок без позволения хозяина. А там хоть трава не расти. Кроме старика-привратника по ночам замок охраняли стражники, но надежда на них была малая. Все они были выпивохи, любители хорошо покутить днем в таверне Азей-лё-Брюле и всласть отоспаться ночью на посту.
Во дворе замка, возле коновязи, стояло несколько чужих лошадей. Похоже, у отца были гости. Жиль мимоходом подивился, почему не поднят мост, который вел к воротам и который был переброшен через изрядно обмелевший ров, но теперь понял, что послужило причиной этому. Обычно ловкий и сильный ловелас после своих тайных похождений, которые заканчивались ближе к полуночи, перелезал через стену как белка. Скрежет подъемного механизма, которым управлял Гуго и который, казалось, бодрствовал в любое время дня и ночи, мог переполошить не только стражу, но поднять с постели и отца. А тот относился к сыну как к обузе. Старый рыцарь, мечтавший вырастить достойного продолжателя рода, относился к его увлечению музыкой более чем прохладно.
Отцовский замок не впечатлял ни размерами, ни мощью. Когда-то он был серьезным крепостным сооружением, но военное лихолетье превратило его в обычную манору — укрепленную усадьбу. Прежний хозяин замка насыпал высоченную гору земли и окружил ее глубоким и широким рвом. Верхняя часть насыпи была укреплена толстой стеной из бревен, накрепко соединенных между собой, которая не раз и не два горела и чинилась. Внутри рва и крепостной стены находился дом-крепость, который был центром всей постройки.
Первый этаж дома служил складом. Там были сложены огромные ящики, бочки, лари и другая домашняя утварь. На втором этаже находилось помещение для приема гостей и комната, где спали хозяева — Ангерран де Вержи и мать Жиля, которую звали Шарлотта. От гостевой ее отделяла тяжелая ширма. В глубине хозяйской спальни имелась небольшая потаенная комната, где по вечерам, во время болезни или кровопускания, или для того, чтобы просто согреть грудных детей, разжигался камин. В чердачных помещениях находились спальни для детей и немногочисленной прислуги. Дом соединялся с кухней — двухэтажной каменной пристройкой к дому — лестницами и переходами. Лестницы также вели из дома на просторный балкон, где жильцы дома часто сидели и разговаривали, а оттуда — в молельню.
В дворовых постройках располагались конюшня, сарай для хранения сена, зерновой амбар и мастерская, которой заправлял Гийо. Он был ленив до неприличия, его редко можно было увидеть трезвым, но Ангерран де Вержи терпел Гийо лишь потому, что тот был мастер на все руки. В трезвом виде он умел делать все: чинить сбрую, столярничать, мог подковать лошадь, отремонтировать доспехи и оружие и даже читать библейские тексты не хуже городского каноника.
Впрочем, в прежней жизни Гийо довелось побыть и монахом. А до этого он учился в Парижском университете — Сорбонне. Но лень, страсть к спиртному и обжорство в конце концов опустили его на житейское дно, где он и пребывал как у Бога за пазухой — в теплоте и относительном уюте, не голодный и всегда подшофе. Строгий хозяин смотрел на все его грешки и проделки сквозь пальцы.
Жиль, тая дыхание, тенью метнулся по лестнице на чердак, в свою комнату. Но даже скрип ступенек не мог отвлечь Ангеррана де Вержи от весьма интересной и содержательной беседы с гостем — боевым товарищем, а теперь соседом, рыцарем Гю де Ревейоном. Быстро натянув старые шоссы, Жиль спустился на второй этаж и посмотрел на стол, за которым сидели отец и гость. Посмотрел и сокрушенно вздохнул — на столе, кроме вина, ничего не было. А ужин (вернее, его остатки), который должен был предназначаться Жилю, доедали под столом две борзые.
Юный шалопай прислушался. Говорил Гю де Ревейон, считавшийся большим знатоком по части охоты на оленей. Правда, с некоторых пор все лучшие охотничьи угодья считались королевскими, и вместо оленей дворянам приходилось довольствоваться охотой на диких кабанов. Немногие из них, в основном герцоги и графы, имели привилегии по этой части, сравнимые с королевскими.
