– Нет, но я не могу поверить своему счастью.
Она рассмеялась.
– Я, наверное, кажусь вам слишком экстравагантной?
– Никоим образом, но вы, вероятно, слишком импульсивны и теперь жалеете о том, что поддались первому порыву.
– Так оно и есть. Я не знаю, что лучше: уйти или остаться.
– Останьтесь, – сказал я. – Лучше всего следовать первым побуждениям.
– Вы так думаете?
– Да.
– Прекрасно. Тогда я остаюсь. Но скажите, как вас зовут?
– Дэвид Чизхольм. А вас?
– Лаура Фанчини.
– Я считал вас американкой, но Фанчини – известная итальянская фамилия.
– Я и есть американка, но мой муж – итальянец.
Я бросил на нее быстрый взгляд.
– Итальянец или был итальянцем?
– Разве это так важно?
– Да.
– Все еще итальянец?
– Да.
Появился Пьерро с двумя бокалами «Кьянти» и сифоном.
– «Резотто» будет готово через пять минут, синьора, а пока позвольте предложить вам аперитив.
Я незаметно толкнул его в бок.
– Убирайся, Пьерро, ты нам мешаешь.
Он с улыбкой вернулся за стойку.
– А какой смысл вы вкладываете в мои слова «все еще»? – спросил я. – Он жив или мертв?
– И то и другое. Четыре года назад он попал в страшную катастрофу и с тех пор не двигается и не говорит. Но он жив.
– Это печально.
– Да, очень. – Она разбавила «Кьянти» водой из сифона. – Но это печально и для меня.
– Если бы я раньше знал об этом, то не поцеловал бы вас, – сказал я.
– А почему вы меня поцеловали? – спросила она, не глядя на меня. Ее тонкие пальцы вертели бокал.
– Сам не понимаю.
Она продолжала играть с бокалом. После долгого молчания она наконец сказала:
– Я почувствовала то же самое.
Сердце у меня сильно забилось.
– Вы попросили меня остаться здесь, – продолжала она, – значит, вы влюбились в меня с первого взгляда? Верно?
Я улыбнулся.
– Не совсем точно. Я поправляю вас. Просто при первом взгляде на вас я почувствовал как бы удар тока. – В этот момент появился Пьерро с «Резотто». Он поставил его. Мы молчали до тех пор, пока хозяин траттории не ушел от нашего столика.
– Я не могу понять, почему такой человек, как вы, занимаетесь работой экскурсовода, – сказала она.
– Для меня нет другой работы. Я не отмечен в полиции. Но это, конечно, тайна.
– Вы хотите сказать, что у вас нет разрешения на жительство?
– Вот именно.
– Но ведь его нетрудно достать.
– Не для меня. Мне не дают разрешения на жительство потому, что у меня нет гарантированной работы, а работы мне не дают потому, что у меня нет прописки. Типичный итальянский замкнутый круг.
– Тогда почему вы вообще остаетесь в Италии?
– Мне нравится эта страна, и, кроме того, я пишу книгу об итальянских соборах.
– Вы, я думаю, будете последним человеком на земле, который решил заниматься подобным делом.
– Вы так считаете? Когда я жил в Нью-Йорке, я был архитектором. Не знаменитым, но на жизнь я себе зарабатывал. Потом меня призвали в армию, и в конце концов я оказался в Италии. У меня не было денег, а так как мне не хотелось вступать в конфликт с полицией, то я стал «диким» гидом.
– А не лучше ли было все же добиться в полиции разрешения на жительство? Я уверена, что это можно устроить.
– Наверное. Но мне не хочется заниматься этим.
Пьерро принес «Ассобукко». Когда он ушел, Лаура спросила:
– У вас действительно нет денег?
– Теперь немножко есть.
– Но раньше вы сказали…
– Я работаю с переменным успехом, но меня это не волнует. Мне вполне хватает моего заработка. Расскажите мне лучше о себе.
Лаура пожала плечами.
– Мне особенно нечего рассказывать. Я работала секретаршей у американского консула в Риме, затем его перевели сюда, в Милан. Здесь я встретилась с Бруно (моим теперешним супругом), и он предложил мне выйти за него замуж. Он очень богат. Мне надоело работать в бюро, да и Бруно казался очень влюбленным, ну я и вышла за него замуж. Год спустя он попал в автомобильную катастрофу, сломал позвоночник и получил другие серьезные повреждения. Врачи сказали, что он не оправится, но они не знают Бруно. Для него нет ничего невозможного, если он что-то вобьет себе в голову. Он твердо решил жить и делает это вот уже четыре года. Он не двигается, не говорит, не может пошевелить ни одним мускулом, но он живет.
– Неужели для него нет никакой надежды?
Она покачала головой.
– Не знаю, сколько это еще продлится. Врачи говорят, что муж с одинаковым успехом может или помереть через день, или прожить несколько лет, – с горечью сказала она.
– Мне очень жаль.
Вдруг Лаура рассмеялась:
– Так что, видите, мне сейчас нелегко.
– А что вы делаете в Милане?
После моего вопроса улыбка исчезла с ее лица и сменилась выражением горечи:
– Я договорилась на два часа со своим парикмахером. Атмосфера в доме такая гнетущая, что я решила выехать пораньше и заглянуть в собор. Я очень рада, что эта идея пришла мне в голову. – Она с нежностью посмотрела на меня, но я думал сейчас не о женщине, сидящей напротив меня, а о ее муже, который не может ни пошевелиться, ни заговорить. Каково было бы мне на его месте? Каждая отлучка жены заставляла бы меня волноваться.
– Бруно доверяет мне, – сказала Лаура, как бы прочитав мои мысли. – Он верит в чувство долга, заменяющего верность.
Я был поражен, как легко она читала мои мысли.
– Для вас это, должно быть, тяжело.
– До недавнего времени мне это было безразлично, – сказала она, не глядя на меня, – но постепенно мне в голову стала приходить мысль, что я веду себя как дура. Четыре года – это очень долгий срок. И стоит мне подумать, что проходят, может быть, лучшие годы моей жизни, как я начинаю спрашивать себя: что же делать? Кроме того, он вряд ли что-нибудь заметит.
Я почувствовал, как у меня вся кровь прилила к голове. Следующий ход был за мной. Она хотела, чтобы ее убедили в правоте только что сказанного, а это весьма нетрудно было сделать. Если я не решусь на это, то на моем месте окажется кто-нибудь другой. Но я не мог отделаться от мысли о ее больном муже, не мог выбросить представленную о нем картину из головы. Я все время воображал себя на его месте.
