Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
В этом отношении наиболее ярким примером является Венгрия, где австрийская династия удерживалась у власти на протяжении почти четырех веков исключительно благодаря компромиссам с непокорным мадьярским дворянством. Власть Габсбургов в Центральной Европе (испанская ветвь рода вымерла в 1700 г., и Испания с колониями перешли к Бурбонам) можно поэтому без особой натяжки назвать наследственно-договорной — особенно после того, как в начале XVIII века суверенные права австрийского дома в его владениях и порядок наследования престола были сформулированы в Прагматической санкции императора Карла VI и официально одобрены сословными собраниями габсбургских земель. «Было установлено, что до тех пор, пока австрийским домом является династия Габсбургов, Прагматическая санкция остается в силе и все габсбургские земли принадлежат одному государю» (Капп R.A. The Multinational Empire: Nationalism and the National Reform in Habsburg Monarchy. New York, 1950. Vol. 1. P. 11). Этот договор и стал важнейшим залогом небывалого политического долголетия австрийской династии.
Другим фактором, который помогал Габсбургам на протяжении многих веков оставаться в центре европейской истории, являлся тот сакральный ореол, которым сумела окружить себя династия. Конечно, «божественное право королей» вплоть до эпохи буржуазных революций служило основанием монархической власти по всей Европе. Однако Габсбурги дополнили «милость Божию» историческим, политическим и идеологическим авторитетом императоров «Священной Римской империи», сделав после 1438 г. этот средневековый титул наследственным в австрийском доме. Хотя стать объединителями Германии Габсбургам так и не удалось, а после Тридцатилетней войны (1618—1648) круг реальных властных полномочий императора неуклонно сужался, сама древняя корона универсальной западнохристианской империи придавала дополнительный блеск и некую высшую легитимность власти австрийского дома.
Особое положение Габсбургов среди европейских правящих династий закрепили события второй половины XVII века, когда императорские армии сыграли ведущую роль в разгроме турок и прекращении опустошительной экспансии Османской империи в Европе. Однако внутренняя слабость государства, построенного Габсбургами в своих наследственных землях и отвоеванных у турок областях, не позволила им в начале XVIII века превратить его в первоклассную европейскую державу. Более того, в середине того же столетия конгломерат габсбургских земель едва не распался под ударами новых внешних врагов, самым опасным из которых стала Пруссия. Перед династией встал выбор: или продолжение борьбы за доминирование в Германии — с неясными перспективами и небольшими надеждами на успех, — или укрепление наследственных земель. Габсбурги, всегда отличавшиеся прагматизмом, предпочли второе, сохранив за собой до 1806 г. титул римско-германского императора лишь как знак своего номинального первенства среди немецких князей. (Впрочем, последние отголоски борьбы за первенство в бывшей «Священной Римской империи» утихли только 60 лет спустя, после поражения Габсбургов в «семинедельной» австро-прусской войне.)
Помимо этого геополитического выбора, очень важное значение для укрепления империи Габсбургов имели радикальные реформы, осуществленные в XVIII в. Марией Терезией и Иосифом II. Государство, объединенное ранее лишь династическим принципом, понемногу обрело большее единство, которое, однако, носило исключительно правовой и государственно-бюрократический характер. Для наступавшей новой эпохи этого было уже недостаточно. Новые времена ознаменовались промышленной революцией, урбанизацией и как следствие этих процессов — появлением новых социальных групп со своими экономическими интересами, политическими целями и идеологией. Отныне не столько династия создавала империю, сколько общество, изменившееся под влиянием новых социальных явлений и процессов, формировало облик габсбургского государства. Династия была вынуждена приспосабливаться к социально-политической эволюции, к постепенному и часто воспринимавшемуся Габсбургами как нежелательное перерождению дворянско-бюрократической монархии, которая сложилась при «просвещенных деспотах», в монархию либерально-конституционную, сословного общества — в классовое, а «безмолвствующих» народов эпохи ancien regime — в современные нации.
Именно национализм, порожденный эпохой промышленной революции, массового образования и либеральных идей, стал демоном дунайской монархии. В длительной борьбе с ним Габсбургам, при всей их удивительной политической гибкости, не удалось одержать победу. Хотя временами казалось, что государство, созданное австрийским домом, будет вечным — именно потому, что эта династия, как уже было сказано, не олицетворяла собой никакую нацию. Такое положение позволяло австрийским императорам очень продолжительное время, с одной стороны, играть роль верховных арбитров в спорах между подвластными им народами, а с другой — олицетворять историческую традицию, служить воплощением преемственности и связи времен, что способствовало сохранению хрупкого единства Центральной Европы, главным гарантом которого и была династия Габсбургов. Очевидно, именно поэтому австрийский дом сумел в эпоху электричества, телефона, автомобилей и аэропланов сохранить свое огромное поместье, именовавшееся Австрийской империей, а с 1867 г. — Австро-Венгрией. Впрочем, кажущаяся «вечность», по мнению знаменитого английского историка А.Тойнби, — визуальный эффект, свойственный многим империям на стадии упадка: «Универсальное государство обнаруживает тенденцию выглядеть так, словно оно и есть конечная цель существования, тогда как в действительности оно представляет собой фазу в процессе социального распада» (Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991. С. 485—486).
Однако «дуализация» монархии, так называемый Ausgleich, т. е. уравнивание Венгерского королевства в правах с западной частью страны, управлявшейся из Вены, говорило о том, что даже Габсбурги не в силах постоянно побеждать в схватке со временем. С этого момента дунайская монархия перестала быть классической империей, а габсбургский император из носителя высшей абсолютной власти превратился лишь в один из политических институтов постимперского государства, каковым фактически была Австро-Венгрия. Имперские атрибуты внешней власти и великодержавная внешняя политика все менее соответствовали внутренней сути дуалистической монархии. В ее восточной части мадьярская политическая элита пыталась создать национальное государство на территории исторической Венгрии, населенной представителями двух десятков национальностей, в западной же шла неустанная борьба за доминирование между австрийскими немцами и славянами. Разрешить противоречие между имперской формой и постимперским содержанием своего государства Габсбурги оказались не в состоянии.
Единство Австро-Венгрии могло быть сохранено лишь в том случае, если бы преимущества совместного существования народов Центральной Европы оказались соединены с удовлетворением их стремления к самостоятельности. Это могло произойти в рамках федерации или конфедерации, основанной на принципах демократии и самоуправления — хоть и с сохранением монархии как высшего авторитета и символа исторической преемственности. Однако создание такого государственного образования оказалось невозможным по многим причинам, среди которых не последнее место занимал консерватизм австрийской династии, оказавшейся неспособной преобразовать созданное ею государство из инкубатора народов, каковым оно было в XVIII — первой половине XIX вв., в их общий дом.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
