— Мой муж открывал замки кусочком проволоки. Вставит ее и жмет снизу вверх, туда-сюда. Ему ничего не стоило проникнуть куда угодно.
— Сожалею, но у меня нет проволоки. Видишь, я только учусь и стараюсь, как могу.
— Мой считался лучшим домушником в округе. По этой части ему не было равных. Он ничего не ломал, упаси Боже, но для него открыть замок, что тебе задвижку в сортире. А ломать — нет. Боялся влипнуть в историю. Понимаешь, это уже тянет на грабеж, а так — просто мелкая кража. Делов-то!
— Взяла да и позвала бы своего мужа (он все тыкал удостоверением в щель), если он у тебя такой умелец…
— Не могу. Он в тюрьме, в Нанкларесе-де-Ока. Но скоро его переведут в Карабанчель, на свободный режим, и тогда… — Она покусала губы, все заметнее трясясь от возбуждения. — Тогда он будет с нами. Правда, только днем, потому что на ночь придется возвращаться в тюрьму.
— Жаль. Я тебе сочувствую.
— Слушай, ты ничего такого не подумай. Он не то, что другие, — вламываются в чужую квартиру и давай крушить все подряд. Мой брал только побрякушки, диски, ну там аппаратуру какую прихватит: видики и все эти штучки. Но больше — ни-ни. Клянусь. А однажды забрался к одному толстосуму, что живет на улице Гойя. Знаешь, где это? И стибрил у него десять граммов коняшки. Вот смеху-то! Он красивый, мой муж. Да ты сам скоро увидишь. Его зовут Альфредо.
— Не могу я открыть ваш чертов замок. Моими руками только в заднице ковыряться!
— Как хочешь, но я должна помыться. На меня что-то колотун нашел.
— Что с тобой?
— Ерунда, просто нужна горячая ванна. Правда, очень нужна.
Удостоверение вконец измялось и чуть не треснуло пополам. Ему ничего не оставалось, как пригласить девушку к себе в студию подождать возвращения подруги.
Чаро быстро скинула маечку и бросила ее на крышку унитаза. Груди у нее были большие, чуть вислые, с чернильными цилиндрами сосков, торчавшими словно финики из блюдца с заварным кремом.
— У тебя есть гель для ванны? Ну, такой, от которого много пены? — спросила она.
Антонио ответил, что есть, и, открыв краны, опрокинул в ванну с полфлакона жидкого мыла. Полилась вода, заволакивая кафель густым паром.
Между тем Чаро вынула из сумочки шприц в стерильной упаковке, пакетик с порошком, ложечку с кривой ручкой, зажигалку, маленькую бутылку с водой и ломтик лимона, деловито разложив свое хозяйство поверх снятой одежды.
Ее тело дрожало все заметнее.
Она насыпала порошок в ложечку, выдавила туда несколько капель лимона, разбавила все это водой из бутылки и подставила под ложку горящую зажигалку. Смесь закипела.
Затем нащупала на тыльной стороне ладони вену, подождала, покуда не остынет героин, и ввела иглу.
— Не подумай, я не наркоманка. Просто в последнее время немного ломит суставы, но это от нервов. Я знаю. Мне ничего не стоит бросить. Раз плюнуть! А ведь многие из тех, кого я знаю, не могут остановиться. Точно, не могут. Поскольку сидят на игле. Они сидят, а я — нет. В этом вся разница. Хочу — колюсь, хочу — так гуляю.
Антонио добавил в воду ароматической соли, и над ванной, в густом пару, поплыл запах сирени. Чаро закрыла глаза и, блаженно улыбаясь, стала медленно вводить героин. Он заметил, как у нее понемногу спадает напряжение и исчезает дрожь.
— Люблю проделывать это не спеша. Потихоньку. Так лучше. Хочешь ширнуться? Я чистая, не бойся. СПИДом не обзавелась. Могу одолжить иглу, только вот коняшки больше нет. А у тебя есть?
— Нет, милая, героина у меня нет. Я этим не занимаюсь. Было дело, но очень давно. Сейчас мне все это по фигу.
Чаро пожала плечами, не вынимая иглы из вены. Потом откинула голову назад и застонала от наслаждения, точно в любовной истоме.
— О! О-о-о! Пошел. Забирает. Ой, не могу!
Наконец она вытащила окровавленную иглу и положила ее на майку. Затем растерла слегка припухшую руку.
— После укола мочи нет, как хочется забить косячок. Он здорово расслабляет. У тебя, случаем, не найдется смолки?
Антонио пошел посмотреть. Гашиш завалялся в одном из ящиков письменного стола, в пустом пакете из-под Винстона — все, что осталось от недавнего вечера, когда он обмывал с компанией новую работу. Собралось человека три-четыре из числа старых приятелей и несколько девчонок. Кто-то из них, видимо, и принес гашиш. Немного вина и много непритязательной болтовни, приправленной парой-другой выкуренных планов. Не больно-то весело!
Он измельчил брикет на тарелке, чиркнул зажигалкой и, подогрев содержимое, смешал гашиш со светлым табаком. Потом набил трубку из китового уса — прошлогодний подарок жены на родительский день — и вернулся в ванную. Девушка, покрытая с головы до ног хлопьями пены, с удовольствием плескалась в воде.
— Эй! Что принес? Трубку? А косячки не умеешь крутить?
— Косяки? Нет. Предпочитаю трубку. В Марокко все курят только трубки.
Они стали по очереди затягиваться, с наслаждением глотая дым: он, примостившись на краю ванны, она, медленно переваливаясь с боку на бок в пенистой воде.
Некоторое время прошло в молчании. Когда трубка угасала, они раскуривали ее вновь.
— Тебе приходилось бывать в Марокко?
— Довольно часто. В Альхусемасе, Танжере, Рабате, Фесе, Марракеше… Бывал и в пустыне. Эти места я бы не променял ни на какие другие на свете.
— А Кетама? Ты был в Кетаме? Наверное, прекрасный город. У меня есть еще одна подружка, Роза. Так вот, она однажды провела в Кетаме целое лето.
— И в Кетаме тоже. Но давно. Тогда еще разрешалось курить травку прямо на улице или в кафе. Где угодно и без проблем. Сейчас уже нельзя, могут посадить.
— Какая жалость! Должно быть, нет ничего слаще, чем балдеть целый день от марихуаны. Она не в пример лучше смолки.
— Согласен.
— Моя подруга Ванесса тоже мечтает о Марокко. Спит и видит. Мы копим, чтобы уехать туда насовсем.
Чаро повернулась, и поверх пенистой воды показались темные соски.
— Люблю понежиться в ванной. Жить без нее не могу. Уф! Как хорошо!
Он в последний раз раскурил трубку и, сделав глубокую затяжку, положил ее на унитаз, туда, где уже лежала одежда девушки.
Гашиш стал оказывать действие, и Антонио охватило возбуждение:
— А ты хорошенькая, знаешь? И очень мне нравишься. Я рад, что мы соседи. У меня сколько хочешь горячей воды — хоть залейся. И я люблю смотреть на купающихся девушек, особенно если они такие красивые, как ты.
Чаро довольно улыбнулась.
— Чем ты занимаешься?
— Фотографией.
— Да ну! А меня не сфотографируешь? Разве тебе не хочется меня щелкнуть?
— Ты серьезно?!
