Как на грех, прямо у меня перед носом, в песке, зашевелилась какая-то дрянь... Скорпион? Они водятся в этих краях. Но скорпионы — наши младшие братья, они не трогают морской народ. Змея? Личинка какой-нибудь местной дряни? А! Чье-то жало впилось мне в подбородок. Что у него там, нож с бороздчатой кромкой? Сволочь. Или чья-нибудь проклятая мать откладывает детишек прямо мне в плоть...
Это был дозор Лунного острова. Я наблюдал за ними вполглаза, опасаясь повернуть голову. Десятница. Зеркальный доспех, кольчуга, на ногах штаны, как у мужчин, которые ездят на лошадях, — кожаные шаровары; длинный, тяжелый, слабо изогнутый меч; лук. Их здесь учат быть солдатами с детства. В бою с мужчиной такие равны. Не с нашими, конечно. Двое в хороших чешуйчатых кольчугах, с топорами и баграми. О! Мужчины, оказывается. Кольчуги, да, хорошие, дорогие: в Пангдаме за одну такую дали бы сорок серебряных монет, в Империи делают не хуже, но двадцать пять монет выложили бы. Наш кто-нибудь купил бы за пять монет для смеха, да и кинул бы за борт при людях. Для нашего быстрого боя такие игрушки ни к чему. Только помеха. Эту, десятницу, чему-то учили, как идет, как идет, какая у нее походка! С любой ноги может мадарра, а захочет — поворот назад или удар лекинов, а если знает, то и еще кое-что. Ишь, как зыркает! Два ходячих мяса с топорами и баграми загораживают ее от стрел, сами того не зная... Четвертый не из этих мест, не островной. Кожаный колпак у него, длинный плащ, маленький круглый щит, лук, глаза вытянуты в две маленькие недобрые щели. Кривоногий, но очень, очень быстрый. Пожалуй, изо всех он — самый опасный. Явно наемник, из полночного народа степняков-маг’гьяр. Они там все очень быстрые, почти как мы. Этот — настоящий. И лук у него тоже настоящий, и повешен как надо. Привет вам, придонные братья, сегодня вам все-таки достанется моя душа, этот не сумеет не заметить меня... Как они не любят давать оружие собственным мужчинам! Пусть наемник, пусть варвар, пусть чужак, но он придет и уйдет, а свои — вот они, тут. И как им, наверное, жутко приучать мужчин к железу. Как к собственному горлу. Ну и пятая. Их жрица. Точно из сна: вся в зеркальном, аж глазу моему, здоровому, больно. Говорили, они все тут поголовно красавицы. Прекрасные, говорили. Блестят, говорили. Как гадюки на солнце. Ан нет. Толстая низкорослая тварь, бровей отсюда не видно... Выщипала? Белесые? Аххаш Маггот! Какая разница. Она уродлива. Короткие ручонки, открытые до плеч, неуклюжие ножонки, и этакая власть над людьми! Ненавижу. Серебристая одежда на ней кое-где натянута чуть не до звона, кое-где вся в складках. Тяжелый толстый серебряный браслет буквально впился в жирную лапу. В лапе блестящая какая-то тряпка, похоже на маску. На ногах какие-то колоды... Боги! Зачем им нормальные башмаки, зачем им сандалии как у нормальных людей?! Они же хотят показать: нам не нужно ничего такого, что облегчало бы жизнь, мы выше жизни, мы грязи не касаемся... Тварь с трудом передвигалась, утопая в песке едва ли не по щиколотку.
Остановились недалеко от меня. Десятница отправила мясо с баграми побегать по бережку, отыскивая... что? Да понятно что — лазутчика, который, быть может, высажен пиратским кораблем. То есть вольным. Это для них — пиратским. Не зря же у берега маячила бирема. Ищут, наверное, повсюду. Твари. Убью. Кого? Кого из двух?
Маг’гьяр сейчас ко мне спиной. Пока что не видит меня. Если его лопатки поймают мой нож, эта магическая стерва достанет меня жезлом. Да и потом... не хочу я его убивать. Его кровь вроде моей: течет нелениво. Убью жрицу, из лука меня подстрелит десятница. Не желаю принимать смерть от женской руки. Вольные братья будут хохотать надо мной в раю на дне морском или в аду под самым морским дном. «Ты! — скажут, — ты! Смеешь называть себя воином? Поди прочь!» Я кину нож в зеркальную, а потом камень в десятницу. Есть тут подходящий камень... Она замешкается, не успеет вовремя добраться до лука. Тогда наемник убьет меня. Он — успеет. Да, так. Это достойная смерть.
Жрица вышагивала по песку, отыскивая какие-то неведомые следы. Моя кровь! Она приведет прямо ко мне... Но нет, прилив, оказывается, подбирался прямо к моей голове, полной снов. Добрый друг, прилив, слуга Милькара-иля, ты все смыл! Первая пойманная мною рыба — тебе. Не гневайся, если я уйду в придонную Бездну, не выполнив обещанного, верь, когда б не это, я даровал бы тебе рыбу...
Маг’гьяр беседовал с десятницей, его гортанные выкрики мешались с ее тягомотиной. Внимание обоих было отвлечено. Гадина из песка, кажется, добралась до моей десны. Жрица тревожно озиралась, что-то явно не нравилось ей. Мужчинам в кольчугах она велела еще раз пробежаться. Один из них... помесь черепахи и дерьма... чуть не напылил мне в единственное зрячее око. Но ничего не заметил. Должно быть, я очень хорошее бревно. Мою кору уже полюбили грызть.
У них там началась перебранка. Кажется, жрица желала прочесать здесь все в третий, в четвертый раз, а десятница почтительно дерзила ей... Степняк, отворотясь, презрительно усмехался. Я затаил дыхание. Должно быть, зеркальной не нравилось на морском берегу. Должно быть, она запыхалась ходить по песчаным волнам. Должно быть, Нергаш все еще держал надо мною свою руку. Вышло так, что одолела десятница. Видно, их военные не очень ладят с их магами. Наверное, она наговорила: вот, мол, выполнили задачу, надо возвращаться, нечего, мол, напрасно терять время.
Словом, рыбья моча. И ничего другого. Наши бы давно нашли меня да вспороли брюхо. А эти пошли-пошли, довольны, сделали дело. Уходят! Надо же, уходят! С тридцати шагов не заметили!
Может, мне выпало счастливое число? Нас было семеро: пять дозорных, я и тварь, до сих пор не отпустившая меня.
Нет. Не так. Маг’гьяр пошевелил пальцами у себя за спиной. Я знал этот язык от брата. Брат научил меня разбираться в языках... «Ты-не-друг. Но-мы-не-враги. Живи-и- забудь!»
Настоящий.
Когда они отошли достаточно далеко, я, особенно не разглядывая, вмиг раздавил пакость, пытавшуюся причинить мне боль все это время. Что там у тебя? Жало? Такое длинное? Какая разница...
Серебряная хроника Глава 2. Невеста мертвеца
Если кто-то спросит, зачем вообще мне понадобилось проникать на тайную мистерию в Древнейшем Храме, я рассмеюсь ему в лицо и скажу: «Исключительно от скуки». И это будет правдой, ибо лгать ниже моего достоинства — но лишь малой частью правды...
Двадцать два года назад наследник дома Исфарра совершал ритуальное паломничество к нам на Лунный остров — на историческую родину, так сказать. Разумеется, моления в Доме Лоама и Серенн никак не могли целиком заполнить его время, и для плотских радостей ему выделили красивейшую из знатных девушек Хитема, столицы острова. Вот в результате этих радостей я и появилась на свет.
Маменьку свою после этого я видела раз пять или шесть. Без сомнения, флиртовать с мужчинами или носиться на белой кобыле по морскому берегу не в пример интереснее, чем менять пеленки орущему дитяте. Говорят, ее не было даже на моем наречении имени... С самого рождения меня скинули на руки няне, женщине по имени Ситан — она-то и была мне матерью, если вообще есть на этом свете какая- то женщина, которую мне было бы не зазорно обозначить этим словом.
