— «Минорные аккорды» — повесть о ностальгии, чьи грезы разрушают молодость… — высокопарно вещал Валлеси.
— Это повесть о поколении тридцати пяти — сорокалетних, «потерянном» поколении, которое никогда не пыталось самовыразиться…
С тем же успехом на месте моей книги могла быть любая другая — про Вьетнам, про Александра Македонского, очерк о новом времени. Я не могла найти у себя то, о чем он говорил, я не понимала, откуда такое взялось!
Видимо, потому, что я и не думала писать ни о чем подобном.
3
Театральные мечты
— Работаешь сегодня за компьютером? У тебя уже есть идеи? — Стоя у холодильника, Эмилио пожирает меня взглядом.
— Нет, пришел мой черед дублировать, — отвечаю из гостиной, где ищу пропавшую вещицу.
У меня отвратительное настроение.
— Я пойду.
Это означает: «Пойду к себе домой».
— Не вопрос, — отвечаю я, но чувствую себя покинутой, будто отобрали что-то.
— Уверена?
— Абсолютно, — вру я и наконец нахожу помаду «Красный поцелуй» № 115, которая, оказывается, закатилась между диванными подушками.
— На выходные приезжает Агата…
— Не беспокойся, я все равно работаю.
Через десять минут я готова к отъезду и в нерешительности смотрю на дверь.
— Звони, если что… — говорит Эмилио так, словно хочет что-то добавить. Но я остаюсь за хлопнувшей дверью наедине с эхом шагов по лестнице.
В четверть второго я уже сижу в автобусе, который едет к студии «Магия». Нет, я еще не написала роман, которым можно прокормиться, кроме того, я не Гришем и не Бруно Веспа[1]. Вот уже десятый год я дублирую порнофильмы, в промежутках выкраивая время для писательства.
В двадцать лет, с новехоньким дипломом актрисы академии драматического искусства я отправилась в столицу, вся в мечтах о театре.
В Риме, где в те годы двое из трех встречных были актерами или хотели ими стать и надеялись еще и заработать этим на жизнь, с той разницей, что тогда актеры больше стремились прорваться в театр, я грезила о постоянной роли в телесериале вроде «Выжить» или «Место под солнцем».
Как и все, кто был со мной на прослушиваниях, с прикрепленным на грудь номером я читала на пробах классические монологи из Чехова, Стриндберга, Шницлера и Теннесси Уильямса.
Я каждый раз выступала с монологом Бланш Дюбуа из «Трамвая “Желание”»; больше двадцати раз я видела фильм Казана с Вивьен Ли и каждый раз рыдала над ним до одури. Часто после окончания пробного отрывка мне говорили: «Браво!», затем: «Спасибо, можете идти», и все повторялось: новое прослушивание в другом театре.
Два голодных года прошли в двухкомнатной квартире без света на Травестере, с окнами на памятник Трилюсса. Худая, как щепка, бледная, как смерть, я выходила из дома с единственным желанием: вернуться оцененной знаменитыми режиссерами. Моим ориентиром была Сильвана Мангано (надо сказать, в пятидесятые, блуждая под дожем по одной из улиц в центре города, Мангано привлекла внимание Де Сантиса, который ангажировал ее в «Горький смех»). Так и я, словно королева мамбо, бродила по столице, в наушниках плеера играло колтрановское «После дождя», а меня преследовала абсурдная надежда стать режиссерской музой. Но дождя вечно не было, и я так никого и не встретила.
После нехотя сделанной пробы — и, может быть, именно это состояние души принесло результат — я получила первую роль в «Рокамболе» Понсона дю Террайля. Месяц тяжелых репетиций — и следующий год я провела в чужих театрах других городов, где каждый вечер произносила две фразы. Днем я разбирала багаж в гостиничном номере города, осмотреть который не было времени, а вечером в костюме цветочницы выходила на сцену во втором акте. После спектакля мы шли ужинать в какую-нибудь забегаловку, где я, облезлая, запуганная, слушала гастролерские байки и торопливые любезности двадцати холостяков, сидевших за одним столом. День за днем девичье увлечение театром исчезало бесследно. Мечты и горящие глаза поблекли в рутине, словно вишневый цвет, который я несла в руке в единственном коротком выходе на сцену. Все было не так, как я представляла Тот мир был не для меня, слишком поспешен и слишком беден. Под натиском протагонистов суматошно сменялись годами наработанные места, оставляя страх одиночества, неустроенность, без настоящей любви — так жили актеры, которых я знала.
По завершении гастролей «Рокамболя» я вернулась в Рим и прошла другие пробы. Но теперь, увы, не было той веры. Собирая тряпье и раненую гордость и намереваясь вернуться домой, в Болонью, я поклялась, что ничто больше не сдвинет меня отсюда.
Я купила подержанную печатную машинку и принялась писать все подряд: короткие и длинные рассказы, сюжеты для кино, монологи для театра. Вещи незрелые, незаконченные, которые все еще хранятся в чемодане в углу гаража, рядом с испорченным холодильником и прочим хламом.
Однажды, поскольку нужно было работать, чтобы выжить, в один прекрасный день я постучала в дверь студии «Магия» и принялась дублировать бесстыдные порнографические фильмы.
4
«Секс в 2000 году»
Когда я впервые дублировала порно, мне сказали: «Это все равно что дублировать обыкновенный фильм. По правде сказать, порнофильмы снимают чаще любых других, и многие актеры начинали так, просто чтобы потренировать приемы». Не от чего нос воротить, следовательно, никакого ханжеского морализма. Строго профессиональный взгляд и капелька любопытства. Кроме Джона Хольма и Моаны Поцци мало кто из звезд «красных фонарей» широко известен, если вы, конечно, не любитель фильмов этого жанра. Однако очень скоро вы узнаете, что есть такие люди, как Тереза Орловски, Рокко Сифреди, Линн Ле Май, Рон Джереми: настоящие звезды по шесть тысяч долларов за сцену, вокруг которых вращается мир, и у них есть коттеджи с бассейном на Голливудских холмах.
Обнаружив, что дублирую скверное малобюджетное кино, я поняла, что бывает рынок другого сорта. Если браться за очень скудный фильм без самостоятельного сюжета и диалогов, звуковику остается лишь беспрестанно стонать и пыхтеть. А ведь нужно справиться с нескончаемыми сценами «золотого дождя» и связывания, секса с животными, легкого садомазо с хлыстом и наручниками и время от времени с изнасилованиями молодых актрис, которыми овладевают прямо посреди шоссе.
