— Мы это уже слышали, — остановила я его.
— Да? — удивился Сашка, будто Лельки и не было минуту назад на кухне. — Ну, ладно, а где Аришка? — и не дождавшись ответа, побежал в комнату.
Где ж быть подружке, как не за компьютером? Дети двадцать первого века, что поделаешь!
— А покушать что-нибудь? — раздался извечный вопрос моего супруга, и он появился в кухне.
Кухонька в нашей квартирке малюсенькая, но уютная и страстно мною любимая. Я совершенно свободно умещаюсь на ее пяти метрах, не натыкаясь ни на один угол. Но когда Лелька вытягивает свои длиннющие ноги вдоль стены, и вдобавок появляется мой муж, мне сразу приходит на ум предательская мысль: «Не пора ли переехать в родительскую квартиру, большую, светлую и с кухней в десять метров?»
Мой благоверный вполне подходит под среднестатистические размеры — сто семьдесят три, он на четыре сантиметра выше меня. Но Ник широк в кости и очень любит вкусно покушать. Даром что ли, наполовину хохол. Сама я далека от классических 90-60-90, поэтому крупные габариты моего мужа меня вполне устраивают. Люблю, знаете, больших мужчин. Хорошего человека должно быть много.
— Ты нам зубы не заговаривай! — проигнорировав широкую улыбку на пухлых губах Ника, молвила Лелька. — Немедленно объяснись!
— Жрать дайте! — гаркнул муж. — А потом все расскажу.
Мы в два голоса стали возмущаться и пока на плите подогревался украинский борщ, Ник поведал нам, чем они с Сашкой занимались последние четыре часа.
Мой добрый, толстый, все понимающий муж честно слушал нас с Лелькой в течение нескольких месяцев по поводу школы для нашего сына и помалкивал. Вообще, это присуще его характеру. Можно долго разглагольствовать, строить планы, вырабатывать стратегию касательно любого дела, будь то ремонт или покупка пылесоса. Но в результате, Ник все сделает, как он решил. Он никогда не будет противоречить, тем более после постигшего нас несчастья, с моими доводами и предложениями Лельки. Он даже будет принимать деятельное участие в возможном решении проблемы, но в итоге поступит по-своему. Ремонт сделает в августе, а не в мае, стенку купит цвета шоколада, а не ольхи, а пылесос приобретет на пятьдесят баксов дороже, но с большими возможностями.
Так же произошло и со школой. Ник согласно кивал головой, выдал мне сто долларов на подкуп директрисы, а сам тихой сапой прихватил ребенка из сада и отправился вместе с пачкой им же собранных документов в свою родную альма-матер.
Пятнадцать лет назад Николай Пархоменко закончил школу при Московском Хоровом обществе. И учился, и занимался музыкой, и пел в хоре. Ник до сих пор вспоминал школьные годы, как самое лучшее, комфортное и уютное время его жизни. Поэтому, когда у него родился сын, он ни на секунду не сомневался, где будет учиться Сашка.
— Так какого черта ты ничего мне не говорил? — возмутилась я.
— А зачем? — искренне удивился Ник, запихивая в рот свежую булочку. — Ты бы тут же разнылась, что надо будет возить Сашку в школу минимум пять лет, что у него нет слуха, хотя это чушь, есть у него слух. Потом долго и нудно пилила бы меня, пока мы не поругались. А так все очень хорошо сложилось. Я ж понимал, что без прописки Сашке в лужковскую не попасть. И взятка не поможет. Ты прости, Танька, но ста долларами сейчас ничего не решается. А больше ты бы не дала. Я же тебя знаю! — и он склонился над тарелкой.
Это точно. Есть у меня такой грех. О-о-оченно не люблю расставаться с денежками. Они так трудно достаются!
Мой муж трудился на благо маленькой компьютерной фирмы, где и зарплата у него была под стать конторе, а я моталась по Москве, частным образом делая маникюр богатым дамочкам. На еду и бензин в бак старого «Опеля» нам хватало, даже раз в год могли сделать крупный покупон, но и разбрасываться денежными купюрами не могли. А я — не желала! Тем более, что в последние месяцы у меня все валилось из рук и мы жили только на зарплату Ника.
— Ну, и слава Богу, — умиротворенно сказала Лелька. — Значит, судьба. Жалко, конечно, что Сашка с Аришкой не будет учиться, но зато ребенок пристроен и я вас со спокойной совестью отпускаю на дачу!
Ник наконец насытил свою утробу, стрескав после двух тарелок борща три котлеты с горкой картофельного пюре, и жестом волшебника вытащил из пакета литровую бутыль вермута — наш любимый напиток.
Лелька сгоняла к себе за апельсиновым соком, и мы чудненько посидели до полуночи, отмечая уладившееся дело и предстоящую разлуку.
После того, как бутыль опустела, Ник взял уснувшую Аришку на руки и понес ее домой. Лелька еще топталась на пороге, давая ценные указания по поводу и без оного, и наконец мы распрощались до осени.
— Бедный Шурик! — проговорила я тихо, поплотнее укрывая сына легким одеялом и вытаскивая из пухлой ручки Спайдер Мена. — Лежит себе и не знает, на что его злюки-родители подписали! Это ж десять лет долбить по фоно и зубрить сольфеджио.
— Ничего, Тань, он еще скажет нам спасибо. — Ник осторожно, чтобы не разбудить Сашку, раскладывал наш диван. — Не сразу, конечно, но будь уверена, благодарность его не будет знать границ.
— Твои слова да Богу в уши! — с сомнением в голосе ответила я и завалилась спать.
2
Лето пролетело, как один день. Погода будто взбесилась — в середине июля красненький столбик нашего старого, но еще бодрствующего уличного термометра зашкаливал за тридцать пять, и лишь к двадцатому августа природа смилостивилась и дала продышаться несчастному народу.
Вот странно! Если ТАМ кто-то есть, мне его иногда жалко. Все-таки люди — неблагодарные твари. Когда на улице лежит искрящийся снег, а холод сковывает пальцы и леденит душу — народ жалуется, даже гневается, заваливается в больницы с депрессией или по старой русской привычке уходит в глубокий запой. Конечно, если позволяет работа и накопленные средства. Словом, плохо, когда холодно. О’кей, решают наверху. Бесконечная зима закругляется, и после короткой прохладной весны на нашу голову обрушивается засуха и постоянно палящее солнце. Опять плохо, кричим мы. Леса горят, торфяники дымят, дышать нечем. Результат — опять больница, солнечные удары, сосудистые кризы и расшатанные нервы. Небесная канцелярия принимает решение наслать спасительные осенние дожди, а неблагодарные людишки завывают о простудах, хандре и вечно мокрых туфлях. Короче, возникает вопрос, — а когда нам хорошо?
Примерно таким мыслям я предавалась, сидя дома в последний день августа и наспех пришивая пуговицы к школьному пиджаку сына под мерный скучный шум дождя за окошком.
Сашка уже давно спал, прижимая к груди яркий букварь. Бедный мальчишка переволновался в ожидании первого дня его долгого и трудного пути знаний. Могу дать руку на отсечение, что моему сыночку разонравится ежедневно ходить в школу ровно через неделю, но пока в нем еще бурлит счастливое ожидание.
— Ты раньше это сделать не могла? — прошипел над ухом голос Лельки.
Я от неожиданности попала иголкой под ноготь и разразилась длинной тирадой ненормативной лексики.
