В школе этой любви значения не придавали. Я вошла в класс и увидела все ту же вазу с яблоками, над которой билась еще до… Странно было думать об этом в таком ключе — о том, что было до и что теперь, и о родителях.
Но я думала именно так — я видела вазу с яблоками, над которой билась еще до того, как мои мама с папой умерли. Фрукты блестели, они были безупречным и, пластмассовыми.
Ненастоящими.
Кирста расположилась в противоположном конце классной комнаты, не там, где мы раньше стояли вместе. Я осталась одна. Посмотрела на неизменные яблоки, на свой начатый рисунок. Мне хотелось нарисовать их так, как будто они уже пролежали в вазе несколько дней. Я нарисовала пятнышки на кожице, кое-где у них даже начали подгнивать бока.
Мне казалось, что надо показывать вещи как есть, реалистично. Показать, что они не вечны.
Но так было раньше.
Я закрыла альбом и отпросилась в туалет. Вместо этого пошла в секретариат и попросила позвонить Рене.
— Рене? Эйвери, ты хочешь, чтобы бабушка за тобой приехала? — спросила миссис Джоунс, секретарша, и я кивнула.
Она знала, что мои родители с ней не разговаривали. Все это знали. И у нее было свое мнение на этот счет. Как и у всех остальных — когда мама с папой перестали общаться с Рене, им просто пришлось принять чью-то сторону, и все встали за бабушку, так как считали моих родителей странноватыми, «с причудами».
Я проглотила комок в горле. Хотелось сказать ей, что она не знала моих маму с папой так, как знала я, что она вообще ничего о нас не знала, но я молча села и принялась ждать. Она бы все равно не стала меня слушать.
Когда я уселась на неудобном диване, в кабинет кто-то влетел. Дверь резко распахнулась, и я увидела парня. Темноволосого, в старой поношенной майке, джинсах и мокасинах.
В школе никто из ребят мокасины не носил. Новенький?
Я слегка подалась вперед, чтобы получше его рассмотреть, и тут — ну, а как же еще — парень повернулся ко мне и увидел, что я его разглядываю.
На секунду наши взгляды пересеклись, и я поняла, что он на меня никогда внимания не обратит. Так, чтобы всерьез. По сравнению с ним остальные парни казались просто никакими. Он выглядел как настоящий ангел: скулы, губы, большой прямой нос. Писаный красавец.
А глаза у него были серебристыми.
Не серо-голубыми, не просто серыми. Серебристыми. Я ошарашенно смотрела в эти глаза, а он развернулся и ушел, хотя миссис Джоунс сказала ему:
— Подожди секундочку, я принесу распечатку с твоим расписанием, чтобы ты знал, какие у тебя уроки.
Вернувшись и увидев, что его уже нет, она обратилась ко мне:
— Сейчас вернется. Я пока позвоню твоей бабушке. Позови меня, если он снова придет, ладно?
Я кивнула, но тот парень так и не вернулся. Можно было подумать, что он мне пригрезился, но миссис Джоунс принесла его расписание. Я встала с дивана и заглянула в листок: стало любопытно, хотя никаких причин для этого у меня не было.
Парень действительно оказался новеньким, его звали Бен Дьюзик. Он жил недалеко от меня.
Точнее, недалеко от моего бывшего дома.
Он приехал из Литтл Фоллс — я об этом городке и не слышала ни разу — и, как я прочитала, теперь жил с Луисом Дьюзиком, своим двоюродным дедушкой.
— Эйвери, я же просила тебя присесть, — сказала миссис Джоунс. С недовольным видом она взяла распечатку с расписанием Бена, и больше я ничего прочесть не успела. — Он не возвращался?
— Нет, — ответила я, вспоминая, как папа говорил о том, что к Луису, нашему ближайшему соседу, приезжают какие-то родственники.
Так что мы всей семьей должны были вскоре сходить к ним, познакомиться. Мама хотела испечь для них банановый хлеб. А я идти отказалась. Мне не хотелось встречаться ни с какими родственниками Луиса. Он был таким же старым, как Рене, и по его виду всегда казалось, что ему меньше всего на свете хочется с тобой разговаривать.
— Садись и жди бабушку, — снова велела миссис Джоунс, и я села.
Бен больше не приходил. Я подумала, что он слышал о моих родителях. Наверняка он уже знал все, и я была уверена, что он вовсе не радовался тому, что они жили так недалеко от нас.
Через некоторое время появилась Рене. Она поприветствовала миссис Джоунс, и та спросила:
— Есть новости?
Рене покачала головой и посмотрела на меня:
— Готова?
Я кивнула. Потом встала, мы вышли и сели в машину.
— Очень было трудно? — спросила Рене, отъезжая.
— Надо было рисовать яблоки, — ответила я, и она кивнула, как будто поняла, что я хотела сказать.
Я вспомнила папу: ему тоже можно было сказать что угодно, и он так же кивал. Он всегда был готов ждать, пока я подберу правильные слова и выскажу свою мысль.
Я посмотрела на нее.
— Почему ты так злишься на него? — наконец спросила я.
— После колледжа ему столько путей было открыто, — медленно проговорила она. — А он этим не воспользовался. Вернулся сюда. Меня это бесило.
— Но ты же тут живешь.
— Да, — ответила она, — я все еще тут.
Печаль в ее голосе была не менее искренней, чем злость, которую я услышала на похоронах, и я отвернулась к окну. Увидела дорогу, которая вела в лес, к нашему дому, ко мне, маме и папе. В прошлое.
Но мы туда не свернули.
3
Той ночью мне приснилось, что мы с родителями ужинаем вместе. Мама приготовила курицу в тесте, с хрустящей корочкой по краям горшочков. Папа выбрал всю морковку и усмехнулся, когда мама сказала:
— А я ее люблю. — И съела прямо с папиной тарелки, слегка толкая его локтем.
— Фу, — поморщилась я.
Я смущалась, когда они проявляли друг к другу чувства, хотя в то же время и гордилась этим. Между чужими родителями я никогда не замечала такой любви, как между моими мамой и папой.
— Еще и шоколадный пирог есть, — объявила мама.
Я встала и вынула его из холодильника. По центру пирога проходила трещина, и я показала ее маме.
— Бывает, — сказала она, — пироги не всегда получаются идеально.
— Как и все остальное в жизни, — добавил папа.
Мама согласно улыбнулась и обратилась ко мне:
— Эйвери, не принесешь нож? Мы его порежем. Выберешь себе кусочек.
Я направилась к деревянной подставке для ножей, из которой торчали ручки, и вдруг резко стемнело.
— Пап, снова свет отключили, — сказала я и наклонилась за фонарем.
Свет у нас выключали регулярно: стоявшие в лесу дома обслуживались всего одной линией, и вечно приходилось ждать, когда она будет восстановлена.
