Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
В мирное время наш отдел должен был, взаимодействуя с другими службами генштаба, составлять по возможности максимально полную картину военного и военно-промышленного потенциала, а также состояния вооруженных сил восточноевропейских государств. Вместе с тем руководство должно было располагать информацией и о том, с какими географическими, природными и метеорологическими условиями ему придется считаться. Эта информация передавалась и в войска. Особое значение придавалось получению данных о боевом духе войск предполагаемого противника, которые закладывались в основу, как мы сказали бы сегодня, психо-политического анализа. Сведения, которыми мы располагали о советских солдатах еще в мирное время, были полностью подтверждены в первый же год восточной кампании. Предсказанные твердость и выносливость русского солдата, его нетребовательность и невзыскательность в отношении материальных условий позволяли Красной Армии вести боевые действия даже в случаях, когда сражение было уже проиграно. Подтвердилось и предположение, что кадровый состав командного звена хорошо подготовлен в идеологическом плане, чего нельзя сказать о большинстве командиров, призванных из резерва. В случае серьезных поражений, которые потерпят Советы, мы не без оснований прогнозировали рост числа перебежчиков.
Ныне совершенно очевидно: так называемый приказ о комиссарах[5], против введения которого безуспешно выступали главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич, Гальдер и различные управления и службы генерального штаба, в особенности отдел «Иностранные армии Востока», объективно препятствовал массовой сдаче русских в плен: они боялись попасть к немцам, считая, что их сразу же уничтожат. На самом деле в очень многих случаях этот приказ на фронте не выполнялся. Здравый смысл наших офицеров и солдат протестовал против такого распоряжения, нарушавшего положения Гаагской конференции о военнопленных и вступавшего в противоречие с их совестью. Тысячи комиссаров и политработников попадали в плен, и многие из них становились убежденными сторонниками власовского движения. Приказ о комиссарах имел роковые последствия в психологическом плане для самих немецких вооруженных сил. Его неисполнение влекло за собой строгие наказания солдат и младших офицеров. Чтобы избежать штрафных санкций, полевые командиры искажали свои донесения, чтобы скрыть истинное положение с военнопленными на своих участках фронта. Высшее командование таким образом вводилось в заблуждение, а воинская мораль падала.
В мирное время, чтобы получить полное и точное представление о советских вооруженных силах, использовались все возможные источники информации – данные внешней разведки и контрразведки, а также донесения военных атташе и сведения министерства иностранных дел. Само собой разумеется, использовались и материалы открытой печати, из которых, несмотря на строжайшую цензуру советских властей, путем тщательного анализа можно было извлечь интересующие нас факты.
Кстати, такой метод применялся и для изучения других стран и регионов. Так, например, план вооружений США, подготовленный для первого чтения в конгрессе лишь в восьми экземплярах, в результате скрупулезной обработки американской прессы стал нам известен уже весною 1942 года. Генерал Видемайер, учившийся в 1936-1938 годах в немецкой военной академии в Берлине, пожалуй, один из наиболее одаренных в оперативном отношении американских военачальников Второй мировой войны, рассказывал мне в 1960 году, что вашингтонскому правительству так и не удалось выяснить, каким образом совершенно секретные документы попали тогда в печать. В то время Видемайер был заместителем начальника оперативного управления вооруженных сил США. Во всей этой истории ему пришлось пережить самые тяжелые часы в своей жизни, но он был полностью оправдан в ходе расследования. Генерал очень красочно обрисовал мне этот эпизод, упомянув о возникшем тогда подозрении, что источник утечки информации находился в ближайшем окружении президента Рузвельта.
Несмотря на все трудности, вызванные строгими контрразведывательными мерами Советского Союза и запретом фюрера на ведение разведки в СССР нашей службой после подписания пакта между Гитлером и Сталиным, моему предшественнику все же удалось получить довольно полную картину реальной советской военной мощи, детальные сведения о театре военных действий и планах развертывания Красной Армии. На их основе был разработан план «Барбаросса», который лишь уточнялся в ходе дальнейших событий.
Оценка обстановки, сделанная отделом «Иностранные армии Востока» вскоре после моего вступления в должность, то есть по прошествии почти десяти месяцев после начала войны против Советского Союза, нашла отражение в докладах, которые я сделал слушателям военной академии в июне и сентябре 1942 года.
«Военная мощь России и объем выпуска вооружений в начале 1942 года» – тема моего первого доклада. Мне представлялась возможность сделать сообщение представителям высших штабов по всем казавшимся мне важными проблемам и выводам нашего отдела. Я исходил при этом из того, что мои высказывания будут доведены до сведения широкого круга офицеров. Это было особо необходимо в то время, поскольку Гитлер имел обыкновение игнорировать неприятные для него известия и запрещал даже говорить о них. Мне приходилось пользоваться тщательно продуманными формулировками, чтобы обрисовать истинное положение вещей и вместе с тем не вызвать подозрений в «пораженчестве» со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями.
По имевшимся в моем распоряжении документам и данным я изложил слушателям примерно следующее.
В июне 1942 года на основе поступившей информации можно было дать довольно точную оценку советского военного потенциала, каким он был в конце весны 1942 года. Наряду с данными, поступившими по разведывательным каналам, а также сведениями, добытыми войсками, мой отдел использовал и открытые, в том числе и статистические, материалы о Советской России для оценки военной мощи Москвы.
Для анализа численности и состава населения Советского Союза были взяты данные проведенной в 1939 году переписи. Это давало возможность более или менее точно определить людские ресурсы, имевшиеся в распоряжении советского военного командования.
С началом войны, на основе эмпирической формулы, исходящей из расчета мобилизационной квоты в пределах до десяти процентов от общей численности населения, можно было предполагать, что численность вооруженных сил противника составит примерно 19 миллионов человек, если русским удастся провести полную мобилизацию всех своих людских ресурсов. Это предположение было впоследствии подтверждено расчетами, досконально учитывавшими все детали.
Из общего числа населения Советской России на весну 1942 года мы в своих расчетах вычли жителей потерянных ею территорий и потери в людях в результате военных действий. В ходе войны вермахт оккупировал наиболее густонаселенные районы Советского Союза с примерно одной третью всей численности жителей, то есть около 66 миллионов человек.
Правда, в эти расчеты не были включены жители районов, уже призванные в ряды Красной Армии, а также находившиеся в ее кадрах. Однако на основе данных министерства по вопросам оккупированных восточных территорий можно было с достаточной достоверностью полагать: примерно одна треть мужчин, считавшихся военнообязанными в начале войны, уже не могла быть призвана отсюда в Красную Армию. Теоретически население Советов сократилось на 22 миллиона человек (одна треть от 66 миллионов жителей оккупированных нами территорий) и составило примерно 177 миллионов. Это количество людей, оставшихся в распоряжении советского правительства, мы и учли при оценке тогдашних военных возможностей противника.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
