Как только Тим ушел, подали закуску. Кейт вдруг поняла, что голодна, да и рада, что есть, чем себя занять вместо обсуждения ситуации в Сирии — тема эта с начала вечера занятнее не стала. Кейт набросилась на теплый салат с фигами и сыром горгонзола, теряясь в догадках, какие же ингредиенты вошли в состав невероятно вкусного соуса.
— Выдержанный бальзамический уксус, — произнес мужчина в очках с толстыми стеклами, облизнув губы. — Так хорош, что хоть мороженое им поливай.
В ответ Кейт сделала вид, что занята едой, потому что опасалась быть втянутой в разговор о Среднем Востоке. Она ежедневно читает прессу и смогла бы продраться сквозь вопросы о внутренней или внешней политике, но сирийская тема находится вне пределов добра и зла — словно все здесь присутствующие играют в «Эрудит», а у нее на руках только гласные. С уверенностью она могла сказать лишь то, что «Райп» — это новый клуб, который откроется на следующей неделе. И до сих пор, кстати, никто ни слова не обронил о книге, по поводу которой все и собрались.
— Я помогаю Полу Питерсону из «Экзаминер» освещать светские вечеринки, — сказала она сидящему рядом мужчине в коричневом твидовом пиджаке с заплатами на рукавах.
Он чрезвычайно походил на профессора истории, преподававшего ей в колледже. Только через несколько месяцев после приема до нее дошло, что это был любимый политический обозреватель ее отца.
— Должно быть, это забавно, — вежливо ответил он.
— Забавно, — кивнула, соглашаясь, она и набила рот огромным куском форели в ревеневом соусе.
В голову ей пришла мысль, что надо бы расспросить Зо, которая работает в журнале «Гурмэ», об этом открытии сезона — поваре Марко Манчини. И попробовать заполучить приглашение на открытие его ресторана.
Как бы то ни было, Кейт осталась довольна. Ей понравилось быть гостьей на этой вечеринке, в зале, полном знаменитостей, встречей с которыми она позднее будет козырять, даже если и не перекинулась ни с кем из них ни словечком. Происходящее напомнило ей времена, когда она работала метрдотелем в модном ресторане в Вудстоке, где и получила первые уроки обращения с вип-персонами. Однажды она провожала Боба Дилана к его столику и, идя по залу, слушала вздохи, доносившиеся изо всех углов. Прошли годы, а охватившее ее в тот момент возбуждение до сих пор свежо в памяти. Родители всегда твердили, что ей следует самоутверждаться, и она решила, что имя, набранное под газетной статьей, — достаточное доказательство тому, что жизнь ее проходит не впустую, пусть и не по правилам, продиктованным родительской добродетелью. Ее мать — мелкий клерк государственной службы, а отец — правозащитник. В 1975 году они оставили Манхэттен и уехали в Вудсток, отвернувшись от столичных роскоши и суеты, так любезных сердцу Кейт.
Вернувшись в редакцию «Экзаминер» — плотно забитое кабинетами четырехэтажное здание коричневого кирпича неподалеку от Парк-авеню, — Кейт рассказала Полу о знакомстве с Тимом и Блейком, о том, что Блейк с лету взял у Терри интервью о ее новом журнале, и о том, что Новый Литературный Вундеркинд смылся еще до десерта.
— Ну, а у тебя есть что-нибудь ценное? — поинтересовался шеф, на что она отрицательно покачала головой.
Пол нахмурился.
— Тебе надо научиться эффективно управлять своим временем, научиться журналистике. Если чувствуешь, что тебя обходят, придумывай вопросы, не сходя с места. Не бойся этих людей.
Из-за того, что ей не удалось добыть материал, Кейт почувствовала себя неумехой. Очень неприятно. Она привыкла производить хорошее впечатление на окружающих. В школе она была отличницей, ее статьи попадали на первую полосу университетской газеты минимум раз в неделю. Конкуренция всегда порождала продуктивность. Ну что такого особенно сложного в освещении вечеринок?
— И еще, Кейт, — сказал Пол, глядя ей прямо в глаза, — будь осторожна и не сближайся с Тимом и Блейком.
В таком случае ей совсем непонятно, как заводить информаторов и раскапывать важные сведения, если сближаться с этими ребятами нельзя. Они уже зарекомендовали себя отличным инструментом в ее работе; однако, оказывается, если она с ними сблизится, то они станут друзьями, а из друзей информаторов делать нельзя. В первый день ее работы в «Экзаминер» Пол пригласил ее на обед, во время которого рассказал, что главное правило работы — не спать со своими информаторами и не принимать от них подарков, словно подобные возможности на Кейт так и сыплются.
— Писать про друзей тоже нельзя, — добавил Пол так многозначительно, что впору было подумать, будто друзья Кейт заслужили хоть одну газетную строчку.
Сам же Пол, однако, постоянно обедает со старыми приятелями и называет их своими информаторами. Противоречие какое-то. Пока что неясное.
Если бы Пулитцеровскую премию присуждали репортерам колонок слухов, Тим Мак получил бы ее уже за то, что всегда был последним на ногах[2].
— На этой войне пленных не берут, — заявил он, войдя в редакцию далеко за полдень, что в последнее время случалось все чаще.
Первый луч рассвета был бы прекрасным и недвусмысленным сигналом к тому, что пора отправляться домой, но вот незадача — в ночных клубах нет окон. А в «Райпе» — новом модном клубе, который в действительности старый, но освежен новой покраской и открыт заново под новым именем, окон никогда не было.
Каждый городской клуб раз в несколько лет имеет шанс на всплеск интереса со стороны клиентов благодаря вполне предсказуемым скандалам, которые мастерски раздувал Тим. И все испытывали благодарность за рекламу. Верность заведению — главная ценность журналиста колонки слухов. Прошлой же ночью верность Тима была вознаграждена сполна: его столик, удобно расположенный, ломящийся от алкоголя, увенчался сверкающей черной табличкой, на которой белыми буквами было выведено «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ВИП-ПЕРСОН». Промоутер клуба (обожающий, когда его называют импресарио ночной жизни, — промоутеры ненавидят, когда их называют промоутерами) подливал Тиму выпивку, кормил, угостил даже парой дорожек кокаина, вслушивался в его слова, словно в святые пророчества, и мечтал только об одном, чтобы Тим не уехал домой рано или в одиночестве.
— О, а это не Кейт Саймон ли из «Экзаминер»? — поинтересовался Тим у Блейка, тыча пальцем в сторону барной стойки, где заметил двух девушек, высокую и миниатюрную.
Блейк согласно кивнул.
— Точно, она, — подтвердил он. — Ата, что с длинными черными волосами — ее подруга Зо Миллер. Она замред в «Гурмэ».
— Подружка-то — охрененно жаркая штучка. Ты откуда ее знаешь?
— Она постоянно фигурирует в сериале моей жизни, — сказал Блейк.
— Странно, но я не видел ни одной серии с ее участием.
— Зо — друг семьи, и я хочу переспать с ней уже лет десять, но у нее всегда есть парень, которого ненавидят ее родители.
