— Выучишь английский и найдешь какую-нибудь работу, — пожимала плечами Инна.
— А если я не хочу какую-нибудь, а хочу свою, — упирался он.
— Хватит думать о себе! Тяпе, когда он подрастет, не будет грозить служба в армии!
Тяпой они прозвали своего Олежку, потому что, начав ходить, он все время «тяпался», но не ревел, поднимался и шагал дальше. Тяпу растяпой никак нельзя было назвать, наоборот, он был упорным, целеустремленным.
— Пойми, Александр, если хочешь чего-нибудь добиться, неразумно жить на вулкане. Разумно жить в умеренном климате и иметь под ногами твердую почву. Ты со мной согласен?
Все, что говорила Инна, безусловно, имело смысл. Но если ты хочешь, чтобы вулкан немного поуспокоился и перестал вулканировать? Чтобы лава застыла и стала наконец твердой почвой? Не один же ты на вулкане живешь, всем нужна стабильность. И армией жизнь не кончается. После армии предстоит жить еще много-много лет.
— Пойми, Инночка, — возражал он, — работать можно и в самом деле где угодно. Но жить можно только на своем языке. Понимаешь?
Инна не понимала. И он никак не мог ей объяснить, что в чужой стране будешь жить, как в скафандре, даже шутки не будут доходить.
Сначала они ссорились, потом наступила полоса отчуждения, потом стало ясно, что разлуки не миновать. У них хватило ума признать друг за другом право на выбор. У каждого была своя правота, у Инны, у Александра, поэтому важно было сохранять взаимопонимание. По мере сил они его и сохраняли. Александр всячески помогал жене, но даже оформив развод и подписав множество бумаг, позволявших увезти сына, он до конца не понимал, что они уедут. Жилась обычная жизнь с суетой, с запаркой, стоянием в очередях, только уже не магазинных, а в учрежденческих. Вокруг все менялось, многие оформляли такие же бумаги, открывшиеся возможности погружали в некое подобие эйфории, снимавшей все болевые ощущения. А потом наступил отъезд…
Теперь в отъезде жены и даже сына Александр Павлович видел немало положительного, но поначалу для него это был страшный шок. Он жил словно бы в каком-то недоумении и даже работать не работал. Зато потом ушел в работу с головой, со временем почувствовал удовольствие. И так с тех пор и работал. И хотел работать как можно больше.
О будущем своем интервью, о сценарии, об Иващенко, Инне и Тяпе, без которого по-прежнему очень скучал, Александр Павлович думал, расчищая от снега дорожку к гаражу. Чем черт не шутит, заработает на сериале кучу денег и махнет в Австралию, навестит сына! С тех пор как появились компьютеры, электронная почта, жить ему стало намного легче. Они с сыном чуть ли не каждый день обменивались новостями. Инна — другое дело. Он знал об ее успехах, достижениях, но о личной жизни не спрашивал. Передавал приветы через Тяпу, тем и ограничивался. И правильно делал.
Двор был невелик, но снега навалило предостаточно. Двор от снега Александр Павлович очищал каждый день и считал это лучшей на свете зарядкой. Не только физической, так он заряжался упорством.
Он ни разу не пожалел о своем решении поселиться в Посаде после того, как они с Инной незадолго до ее отъезда продали московскую квартиру. До отъезда Инны они тут и жили все вместе, отсюда Тяпа и уехал…
Дом, двухэтажный, деревянный, был для Александра Павловича родным, насиженным гнездом. Он принадлежал деду и бабке с отцовской стороны, мальчишкой-школьником, босоногим Санькой, он проводил в нем каждое лето. Лазил по деревьям, наедался вишнями, смородиной, яблоками. На огороде огурцы и морковку драл. Ходил по грибы в лес с мальчишками. Все окрестные лески и рощи знал. А когда подрос, перестал приезжать. Стал ходить в походы, то в горы, то по реке на лодках. На море ездил. Вернулся он в этот дом как-то осенью вместе с отцом. Мать тогда жила уже где-то, неизвестно где, совсем в другом городе, у нее была другая семья. Впрочем, у отца тоже. А сюда они приехали с отцом вместе хоронить деда. Через недолгое время и бабушку. После института он с полгода жил в старом доме один, искал самого себя, писал свой первый роман. Потом снова вернулся в Москву, завел семью — Инну, Тяпу. И снова остался в одиночестве. Но жил словно бы в семье, в доме своего детства, облюбовав наверху угловую комнату с окном-фонариком для работы, а для житья комнату внизу, рядом с кухней. До Москвы он добирался на машине примерно за час, правда, бывало, что и за два, а то и за три, но всегда чувствовал удовлетворение, что не теснится в клетушках района-спальника, а живет в собственном доме с садом и огородом в чудном, старинном, набитом церквами городке.
Посад Александр Павлович любил и считал, что интерес к истории у него прирожденный, посадовский. Вся история Московского царства уместилась в монастыре, будто годовые кольца в стволе могучего дерева. Чего только не помнили толстые монастырские стены! Историю церкви, связанную с величайшим русским святым, строителем монастырей, историю государства, связанную с великими князьями и царями, искавшими поддержки у церкви. Супостатов-поляков и доблесть смиренных иноков, ставших воинами. Москва тогда сдалась врагу, а монастырь не сдался, стал центром сопротивления, вдохновил Минина, убедил Пожарского. Царя Бориса похоронили тогда у входа в одну из его церквей, чтобы все верующие попирали убийцу невинного Димитрия. А больного ребенка, жертву несчастного случая, объявили святым мучеником, всеми силами стараясь отвратить народ от Лжедимитрия, победоносно шагавшего вместе с поляками по русской земле. Только много лет спустя многострадальный царь Борис заслужил более спокойное место для захоронения. Вот поистине трагическая фигура! Да и мало ли других! Потому и надумал Александр Павлович писать исторический роман, что интерес у него был не головной, а кровный…
Очищая от снега двор, Александр Павлович сообразил, что из дома ему сегодня лучше выехать пораньше. Если всю ночь шел снег, кто знает, что там с дорогой и сколько времени ему придется добираться. Не забыть бы, кстати, забрать у Ляли авторские экземпляры. В прошлый раз он о них забыл. И Лялька-поганка не напомнила!
Он вернулся в дом, взглянул на часы и понял: пора! Набрал номер редакции. На месте была только секретарша. Александр Павлович вздохнул: времена настали либеральные, народ на работу не спешил. Правда, и уходили сотрудники черт знает когда, темной ночью. Александр Павлович сообщил секретарше о том, что для культурной странички у него будет интересный материал и он хочет узнать, на сколько колонок можно будет рассчитывать и через сколько дней материал пойдет. Секретарша записала, обещала передать его сообщение редактору. Александр Павлович поблагодарил, повесил трубку, но покоя по-прежнему не было. Придется еще разок позвонить по мобильнику с дороги, должен же он получить «добро» из собственных редакторских уст, уточнить все, что его интересовало, чтобы иметь в виду, на что ориентировать Иващенко. Ну что ж, пора было переодеваться и трогаться в путь. Александр Павлович вприпрыжку помчался наверх. Наверное, штаны его где-нибудь в кабинете. Внизу он их так и не нашел. Но на полдороге его перехватил телефонный звонок. Пришлось спуститься. Звонил Влад, приятель из газеты.
— Ты звонил, меня не было. Материал уже у тебя? — спросил он.
