«Сколько же журналистов, — подумала Минди, — цитировало слова Джека о том, что он любит свою жену так, как никогда не полюбит никакую другую женщину? И что он никогда не допустит в своей семье такую трагедию, как развод? Именно Марианна всегда давала Джеку понять, что терпение ее на исходе. Лишь европейская принцесса, ставшая теперь модельером, продержалась чуть больше двух лет».
— О боже!
Джексон взял в руки еще один доклад, касающийся другого проекта: вызывающие беспокойство приобретения лондонских брокеров, сделанные не так давно во Франции.
Минди Феррагамо понимала, что Джексон, как и она сама, не переставал думать о Сэмми Уитфилд. Два года назад Минди привела ее в этот кабинет. Костлявая девчонка с трудом тащила чемодан, набитый образцами платьев — собственные модели, которые она с большим или меньшим успехом продавала в магазины Денвера. Она была слишком высока и чересчур тоща — неотесанная светловолосая провинциалка из Вайоминга, края пшеницы и крупного рогатого скота. Позже они узнали, что выросла она в жуткой нищете, с бесчисленными братьями и сестрами и с отцом, отчаянным пьяницей и никчемным человеком, который время от времени участвовал в родео. Все они обитали в сломанном фургоне на самой окраине города.
То, что они разглядели за те несколько минут, которые она провела в кабинете, понравиться не могло: усыпанная веснушками кожа, по-мальчишески угловатая фигура, длиннющие ноги и копна неухоженных волос цвета соломы. Оставалось только добавить огромные глаза на строгом личике. Все это выглядело весьма нелепо и говорило не в ее пользу. Даже полный благоговейного поклонения взгляд подсказывал: хотя ей самой не верится, что она оказалась в кабинете великого Джексона Сторма, девчонка собирается сражаться до последнего и максимально воспользуется ситуацией Отчаянной, настырной Саманте Уитфилд было двадцать четыре года.
Ни одна из ее моделей не нашла бы спроса, по крайней мере на рынке готовой одежды. Главным специалистам по маркетингу, находящимся в кабинете Сторма, достаточно было одного взгляда, чтобы разом отрицательно закачать головами. Однако Джек пристально и изучающе смотрел на девушку. Это был момент знаменитого творческого озарения Короля Сторма: Сэмми Уитфилд олицетворяла Запад, именно такая внешность в последнее время все больше привлекала американских покупателей. Он, Джексон Сторм, видел перед собой сейчас нечто настоящее, то, что могло стать в ближайшем будущем душой прославившей его империи «Великая американская линия Джексона Сторма». Новый «джинсовый» проект, который он собирался раскрутить, материализовался перед ним, словно, благодарение богу, только и ждал появления в его кабинете этой девчушки. В тот момент он был уверен: она принесет миллионы.
Тогда же Джек придумал основной мотив рекламной кампании: сдержанная цветовая гамма пустыни, озаренной восходящим солнцем; камера направлена прямо на нее, уверенно шагающую по песку в ореоле терпкого солнечного сияния в джинсах от Короля Сторма. Их современная богиня будет одета в застиранную до серо-голубого цвета легкую джинсовую рубашку из ткани, обработанной таким образом, что ее помятый вид невозможно устранить даже с помощью утюга — вершина ни с чем не сравнимого загадочного шика американского Запада. Он обует ее в ковбойские сапоги ручной работы от Короля Сторма, которые делают в Далласе, — простые, некрашеные, без всякого рисунка, настоящие американские сапоги из воловьей кожи, только чуть более элегантные. Чистые, естественные линии, такие же чистые и естественные, как сама девушка.
Они решили назвать ее Сэм, потому что Джеку понравилась идея бесполого имени на фирменной нашивке. В этом тоже заключался определенный шик. Консультанты по маркетингу предложили «Сэм Ларедо». Она должна была стать второй Дианой фон Фюрстен-берг. «Сэм Ларедо» — два слова на ярлычке, которые врежутся в память слоняющихся по магазинам покупателей.
Два года спустя все рухнуло. Это был не первый провал Джексона Сторма, но один из самых крупных. Ажиотажный спрос на джинсы прошел, рынок оказался пресыщен, покупатели так упорно не желали приобретать заваливший прилавки товар, что крупные торговые дома лихорадочно принялись искать нечто абсолютно новое. Ральф Лорен вещал с роскошных страниц журнала «W»: «Простые рабочие брюки из грубой бумажной ткани, скроенные по меркам тех времен, когда прочность и долговечность были важнее, чем элегантность и красота». Это все, что он мог сказать о прямых, совершенно обычных джинсах, которые и предлагались публике в расчете на то, что снобы обратят свой взор на классические модели. «Джордаш», «Глория Вандербильт» и даже «Леви Страусе» оказались под ударом. Сводки продаж «Сэм Ларедо» показывали, что результаты равны нулю.
Минди Феррагамо тяжело вздохнула.
— Послушай, Джек, почему бы тебе не сделать решительный шаг и не уволить ее? — Она понимала, что подталкивает Сторма к принятию решения, но кто-то должен сказать об этом. Ход событий свидетельствовал: он шел на жертву, а Джек, идущий на жертву, равнозначен Джеку, совершающему ошибку. — Джек, отправь ее обратно в Вайоминг.
Заметив, что эти ее слова спровоцировали его гнев, что сгущаются всем известные грозовые облака[5], она быстро добавила:
— Ну хорошо, отправь ее в один из бутиков Короля Сторма. Пусть управляет магазином в Далласе, Лос-Анджелесе, Чикаго. — Минди нервно поправила очки в тонкой оправе. — Или, если она хочет остаться в Нью-Йорке, устрой ей теплое местечко в каком-нибудь рекламном агентстве.
Оба знали, что Сэмми не привлекает работа манекенщицы; она все еще надеялась стать модельером.
— Только не поручай ей это дело в Париже. Боже, Джек, она всего-навсего ребенок из ковбойского городка на Западе, ей с этим не справиться. А ты нарвешься на неприятности!
Он захлопнул папку с бумагами.
— Прекрати, пожалуйста, ладно?
Красивые черты исказились. Джексон Сторм был страшным человеком и очень властным.
— Она ничего не получит! — заорал он, раздраженно отталкивая от себя фотографии, финансовые отчеты и книгу с расписанием предстоящих встреч. — А ничего означает именно ничего, ты меня поняла?
Он даже не взглянул на Минди. Джек хорошо знал эту женщину средних лет в скромном черном костюме, которой он был обязан очень многим. Только она во всей его громадной империи еще решалась ему противоречить. Когда-то, когда они были моложе, Минди тоже побывала в его постели.
— Бог мой, я и так чертовски много для нее сделал! — Он вскочил, ударил в гневе кулаком по столу. — То, что я сделал из нее Сэм Ларедо, — разве это не подарок для девчонки? Она была ничем, полным нулем, а я дал ей шанс, разве не так? То, что я делаю длиннее сейчас, я делаю по доброте душевной. Так какого черта я еще ей должен?
Сторм размахнулся, и все, что лежало на огромном столе, полетело на пол. Папки рассыпались на ковре у его ног.
— Вечно эти штучки обходятся мне слишком дорого! — орал он. — Боже, с твоим-то опытом можно было что-нибудь сказать прежде, чем мы все это затеяли? Ладно. Отменяем рекламу джинсов, сворачиваем эту линию Составь опись всего, что сделано по проекту «Сэм Ларедо», но избавь меня от этой головной боли! Сбрось цены, отправь на распродажи в «Кей-Март», «Вулворт» — куда угодно. Только отделайся от этого!
