Элиаде принадлежал к той же литературной и научной среде, разделяя ее вкусы и увлечения. В новелле «У цыганок» преподаватель музыки совершает путешествие в прошлое, к своей утраченной первой любви и возвращается (реально? или он уже не существует в реальности?) к обычной жизни с опозданием на несколько лет. Отчасти похожие эксперименты со временем встречаются у романтиков, в частности в «Рип Ван Винкле» Вашингтона Ирвинга. Но Элиаде не только помещает своего героя вне жизни, а заставляет его погрузиться в мир возможного, того, что в жизни не сбылось. Эта проблема возможных миров, все более занимающая философов, математиков, логиков и физиков в наш век, чрезвычайно волновала Элиаде. Герой выпадает не только из времени, но и из своей осуществившейся было жизни, чтобы начать реализацию упущенных им возможностей. Установка на возможности, пожалуй, роднит Элиаде из больших писателей нашего века с Музилем. Но по своей стилистике он принадлежит к тому направлению фантастического реализма, которое объединяет лучших европейских писателей XX столетия — Платонова, Булгакова, Хармса — с Кафкой и латиноамериканскими романистами, прежде всего с Варгасом Льосой, который в последних своих романах строит возможные миры применительно не к людям, а странам и их истории.
Самому Элиаде казалось, что его художественная проза лишь косвенно связана с его научными сочинениями. Он был прав в том только отношении, что не сравнитель- ная мифология, а собственный житейский и духовный опыт, символика собственного воображения подсказывали ему конкретные художественные образы. По мере перевода литературного наследия М. Элиаде на русский язык он становится широко известен в нашей стране. Это отрадно: пришла пора и нам прочитать Мирчу Элиаде — и как ученого, и как художника слова.
Предисловие к румынскому изданию фантастических новелл
Еще в юности мне нравилось писать фантастические новеллы, повести и даже романы. Мое первое опубликованное литературное произведение называлось «Как я открыл философский камень». Я уже вспоминал однажды, как это случилось. Осенью 1921 года газета «Зиарул штиинцелор популяре» объявила конкурс среди учеников лицея: «литературное сочинение» на научную тему.
Однажды в воскресенье я сел писать: в моем полном распоряжении были день и ночь. Помню только начало и конец рассказа: я нахожусь в лаборатории (в тот год я увлекался химией и соорудил на чердаке маленькую лабораторию) и почему-то заснул — но, само собой, читатель не знает этого: ему я этого не сказал. Появляется странный персонаж, который говорит мне о «философском камне» и заверяет меня, что это не легенда, что камень можно добыть, если знаешь некую формулу. Он рассказывает о ряде опытов знаменитых алхимиков и предлагает вместе повторить их. Он не убедил меня, но я принял его предложение. Незнакомец смешал в реторте различные вещества, поставил ее на огонь, потом посыпал все каким-то порошком и воскликнул: «Теперь смотрите внимательно! Смотрите!» И действительно, на моих глазах вещества в реторте превратились в золото. От волнения я сделал резкое движение, реторта опрокинулась и упала на пол. В этот момент я проснулся. Я был один в лаборатории. Но в первую минуту я думал, что все это происходило на самом деле. На полу рядом с ретортой лежал слиток золота. Только когда я взял его в руки, то понял, что это кусок колчедана, который с виду походил на золото.
Рассказ получил первую премию — 100 леев — и был опубликован в последнем номере «Зиарул штиинцелор популяре» за 1921 год — 27 декабря. Впрочем, это не был мой первый литературный опыт. Начиная с весны того же года я написал несколько фантастических рассказов. Смутно помню их содержание. Один из них начинался примерно так: «Сегодня на дороге я встретил Бога. Он хотел сделать себе хворостину, сорвал ветку и спрашивает: „Нет ли у тебя ножа?.."» Что было после — уже не помню. Героем другого рассказа был скромный чиновник из маленького провинциального городка. Некультурный, почти неграмотный, он в один прекрасный день почувствовал необходимость писать и написал одну за другой несколько книг. И отнес рукописи учителю литературы местного лицея. Учитель перелистал их, прочел выборочно несколько мест и спросил: что это тебе взбрело в голову переписывать от руки знаменитые произведения — «Жизнь в деревне» Дуилиу Замфиреску, «Мадам Бовари», «Крейцерову сонату»? Молодой человек клялся, что понятия не имел об этих книгах, что не любит читать, что написал все эти тетради, не понимая, что с ним происходит. Учитель отнесся к этому сообщению недоверчиво и посоветовал молодому человеку попытаться написать еще что-нибудь, например пьесу. Через несколько недель молодой человек вернулся с двумя рукописями. Это были «Севильский цирюльник» и «Перед заходом солнца».
В те же 1921–1925 годы я сочинил «Путешествие пяти майских жуков в страну красных муравьев» — нечто вроде приключенческого романа, в котором сочетались энтомология (другое мое увлечение юности), юмор и фантастика. Меня особенно увлекало здесь описание различных вещей с точки зрения майского жука, который не спеша проползает сквозь них или летит над ними. На самом деле это была воображаемая микрогеография, которая складывалась по мере того, как я сочинял рассказ: я открывал бредовый, парадоксальный мир, поскольку этот мир был одновременно больше и меньше нашего обычного.
Не помню, удалось ли мне закончить рассказ «Путешествие в страну красных муравьев». Вскоре после этого я начал фантастический роман, которому собирался придать циклопические размеры: «Воспоминания оловянного солдатика». Я писал эту книгу года два, в пятом и шестом классах, и, когда понял, что писать дальше не буду, переписал во множество тетрадей те части романа, которые казались мне наиболее удачными, и раздал друзьям для прочтения. Это был роман невероятных пропорций, включавший не только всемирную историю, но и историю Космоса, от начала нашей Галактики и появления Земли до происхождения жизни и появления человека.
Насколько помню, начинался он так: герой (то есть я) находится в поезде, который претерпел страшное крушение в Валя Ларгэ. В момент крушения герой с перепугу сунул голову в мешок и благодаря этому инстинктивному движению был всего лишь легко ранен. В мешке лежал оловянный солдатик, один из многочисленных оловянных солдатиков, с какими он играл в детстве, теперь же, юношей, он носил его с собой как своеобразный талисман. В то бесконечное мгновение, когда столкнулись поезда, герой слышит из уст самого оловянного солдатика его длиннейший рассказ. Ибо металл, из которого сделан солдатик, был свидетелем важных событий истории человечества: завоевания Индии арийцами, разрушения Ниневии, смерти Клеопатры, распятия Иисуса, разорения Рима Алариком, бегства Магомета из Медины, двух первых крестовых походов и так далее, вплоть до наших дней; я вводил в роман и события последних лет. Но в доисторический период металл — в форме газа — участвовал в различных космических превращениях, которые и привели к созданию Солнечной системы и Земли, и помнил историю миллиона лет еще до возникновения жизни, помнил появление первых существ, борьбу чудовищ третичного периода и так далее, вплоть до появления человека и зарождения первых цивилизаций…
Это было потрясающее мозаичное полотно, куда я хотел включить все, что, как мне казалось, я знаю, все, что я узнал — хоть и не всегда переварил — из моего беспорядочного чтения.
