– Можешь достать марлевую салфетку из аптечки, а то у меня пальцы немного болят?
Неумело вожусь с защелкой, ноготь застревает в щели и обламывается. Из-под него течет кровь, но наконец я откидываю крышку и начинаю искать марлю.
– Тебе, наверное, придется накладывать швы на эту рану под глазом. Она выглядит опасной.
– Все будет хорошо. – Кайден промокает рану полотенцем, морщась от боли. – Надо только промыть ее и залепить чем-нибудь.
Горячая вода, от которой идет пар, течет по моему телу; она обжигает кожу, оставляя на ней красные пятна и волдыри. Я просто хочу снова почувствовать себя чистой.
Забираю у Кайдена мокрое полотенце, осторожно, чтобы не задеть пальцы, и придвигаюсь к нему, хочу осмотреть рану. Рассечение такое глубокое, что видна мышечная ткань.
– Тебе точно надо накладывать швы. – Я слизываю кровь с большого пальца. – Или останутся шрамы.
– Шрамы меня не пугают, особенно те, что снаружи. – Углы рта Кайдена приподнимаются в горькой усмешке.
Мне понятен смысл его слов.
– Я и правда думаю, нужно, чтобы мама отвезла тебя к доктору, а там ты ей расскажешь, что случилось.
– Этого не будет никогда, а если бы даже было – без разницы. – Кайден начинает отматывать бинт, но вдруг роняет его на пол. – Все это неважно.
Дрожащими пальцами поднимаю бинт, распутываю его и наматываю себе на руку. Отрываю кусок нужной длины, вынимаю из аптечки пластырь. Выкинув из головы последние страшные мысли, протягиваю руку к щеке Кайдена. Он стоит очень спокойно, прижимая к груди поврежденную руку, а я накладываю марлевую салфетку на рану. Кайден смотрит на меня, его брови сдвинулись, он почти не дышит, пока я прилепляю пластырем марлю.
Готово. Отстраняюсь и облегченно вздыхаю. Кроме членов семьи, Кайден – первый человек, которого я коснулась за последние шесть лет.
– И все равно я считаю, нужно наложить швы.
– Ты видела в доме моего отца? – Кайден закрывает аптечку и стирает с крышки капельку крови.
– Нет.
В кармане пищит телефон, пробегаю глазами сообщение.
– Мне нужно идти. Мама ждет в машине. Ты уверен, что больше ничего не нужно?
– Все будет хорошо. – Кайден больше не смотрит на меня, подбирает полотенце и идет в заднюю комнату. – Ладно, думаю, увидимся в другой раз.
Увы, нет.
– Конечно увидимся. – Я кладу телефон в карман и направляюсь к двери.
– Спасибо тебе, – вдруг добавляет Кайден.
Останавливаюсь, уже взявшись за ручку двери. Ужасно, что приходится покидать его, но я слишком труслива, чтобы задержаться.
– За что?
Он обдумывает ответ. Долго обдумывает, а потом испускает вздох:
– За то, что принесла мне аптечку и лед.
– Всегда пожалуйста.
Выхожу на улицу с тяжелым чувством: ко всем моим тайнам прибавилась еще одна.
Вот показалась гравиевая дорожка, и тут у меня в кармане снова звонит телефон.
– Я уже совсем близко.
– Твой брат уже здесь, и ему нужно домой, – нетерпеливо говорит мама. – Он должен быть в аэропорту через восемь часов.
– Прости, я отвлеклась… – Я ускоряю шаг. – Но ты послала меня за ним.
– Он сам пришел, ответил на эсэмэску, а теперь давай поторопись, – говорит она, начиная злиться. – Ему надо хоть немного отдохнуть.
– Мам, я буду через полминуты.
Завершаю связь и вступаю во двор перед домом. На парадном крыльце стоит Дейзи, подружка Кайдена. Она ест торт и болтает с Калебом Миллером. Все внутренности у меня немедленно завязываются в узел, плечи ссутуливаются, и я бросаюсь в тень деревьев. Хоть бы меня никто не увидел.
– О боже мой, это кто там, неужто Калли Лоуренс? – говорит Дейзи, заслоняя рукой глаза от света и с прищуром глядя в мою сторону. – Какого черта ты там делаешь? Не лучше ли тебе прогуляться по кладбищу?
Я опускаю подбородок и прибавляю шагу, спотыкаюсь о большой камень. Чего и следовало ожидать.
– Или ты бежишь от куска торта, который я держу в руке? – со смехом кричит она мне вслед. – В чем дело, Калли? Давай объясни мне.
– Брось, – произносит Калеб с гадкой ухмылкой и перегибается через перила. Его глаза темны как ночь. – Я уверен, у Калли есть причины, чтобы убегать.
В его голосе звучит намек, от которого мое сердце пускается вскачь, а ноги бегут изо всех сил. Уношусь в темноту, к подъездной дорожке. В спину мне летит хохот.
– Что случилось? – спрашивает брат.
Захлопываю за собой дверцу машины, щелкаю пряжкой пристежного ремня, тяжело дышу и поправляю растрепавшиеся волосы.
– Почему ты бежала?
– Мама велела поторопиться. – Упираюсь взглядом в колени.
– Калли, иногда ты меня удивляешь. – Джексон приглаживает темно-каштановые волосы и откидывается на спинку сиденья. – Такое ощущение, будто ты вовсю стараешься выглядеть чудачкой.
– Это не я в двадцать четыре года хожу на вечеринки старшеклассников, – напоминаю я в ответ.
– Калли, не начинай. – Мама прищуривается и неодобрительно смотрит на меня. – Ты сама знаешь, мистер Оуэнс пригласил твоего брата на вечер, и тебя, кстати, тоже.
Перед глазами встает избитое в кровь лицо Кайдена. Ужасно, что пришлось бросить парня. Я уже готова рассказать все матери, но тут мельком замечаю на крыльце Калеба и Дейзи. Они наблюдают за нами. Да, некоторые секреты лучше унести с собой в могилу. Кроме того, моя мать не тот человек, который готов слушать рассказы об ужасных вещах, иногда случающихся в мире.
– Мне всего двадцать три, – прерывает мои мысли брат. – Двадцать четыре исполнится только через месяц. А они больше не школьники, так что закрой свой рот.
– Я знаю, сколько тебе лет. И я тоже больше не школьница.
– Тебе не стоит так уж сильно радоваться этому. – Мама морщится, выкручивая руль, чтобы выехать на улицу. В уголках ее светло-карих глаз собираются морщинки; она силится сдержать слезы. – Мы будем скучать по тебе, и мне бы очень хотелось, чтобы ты подождала с отъездом до осени. До Лареми почти шесть часов пути, дорогая. Так тяжело будет находиться вдали от тебя.
Я смотрю на шоссе, которое тянется между деревьями, вдоль невысоких холмов.
– Прости, мама, но меня уже зачислили. Кроме того, нет никакого смысла оставаться здесь на лето, если я все равно буду сидеть в своей комнате.
– Но ты можешь пойти работать, – предлагает мама, – как делает твой брат каждое лето. Сможешь провести с ним немного времени, и Калеб собирается остаться у нас.
Каждый мускул в моем теле скручивается, как перевитая веревка, и я с трудом впускаю в легкие порцию кислорода.
