Моя голова моталась из стороны в сторону: слева направо, справа налево, слева направо, справа налево. Меня наконец пробрало и я прекрасно себя почувствовала, но это ненадолго. Эрик начал в меня протыриваться. Его огромный член пытался проникнуть в мое лоно. И у меня конечно же немедленно начались спазмы. Так всегда бывает, если кто-то пытается поиметь меня наскоком. Эрику приходилось туго — из-за огромного живота и моих спазмов, так что он быстренько перевернул меня ничком. Думаю, в тот момент он уже плохо себя контролировал. Я оказалась в самой унизительной позе на свете. И — бэмс! Толчок. Он разом попал, куда хотел. Крик. А-а-а-а-а-ах! Мне показалось, он разодрал меня аж до горла. Жгло очень сильно. Несмотря на мой вопль, Эрик начал «работать»: вперед (назад, вперед — назад, на полных оборотах. Желание лишило его зрения, слуха и рассудка. Он бы и самолета не услышал, приземлись тот в центре комнаты. Он, видно, много лет не трахался, вот и наяривал — со страстью и старанием. Мне казалось, что я упражняюсь не с человеком, а с водяным матрацем — настолько все ходуном ходило. И еще этот звук: хлюп! хлюп! хлюп! Жгло и щипало, конечно, сильно, но я ловила кайф — уж больно здоровый был у Эрика хобот. Мне казалось, что я больше не одна, что внутри у меня кто-то поселился. На несколько мгновений вся пустота моего двадцатитрехлетнего существования отступила, растворилась. Исчез, нашпигованный мерзостями вакуум. Не стало сумасшедшей матери, страхов, ворчливой бабки, неприятностей. Я — и член. Однако, поскольку все хорошее когда-нибудь кончается, кончилось и это мое блаженство: Эрик принялся издавать странные звуки. Водяной матрас превратился в пещерного человека. Ахр! Ахххр! Аххххрр! Потом он отпрянул и кончил — прямо на меня. На спину. И даже на волосы — а я это ненавижу. Голова становится похожа на дуршлаг с липкими макаронами.
— Прости, я больше не мог сдерживаться. Прости меня… я… ты знаешь… я давно… не делал этого, — сказал он, сгорая от стыда.
Поцелуй в лобик — и баиньки.
— Сисси, ты меня даже ни разу не поцеловала. Ну вот, еще один!
— Да как же, я только что чмокнула тебя в лоб.
— Я хочу сказать — по-настоящему не поцеловала, в губы… я не знаю, какой на вкус твой язык.
— У меня сейчас дыхание несвежее — я столько выпила… ну, ты понимаешь…
— Я хочу, чтобы ты меня поцеловала, разве я тебе не нравлюсь? Не нравлюсь, да? Ну же… Поцелуй меня.
И он опять «выступает», как морж в брачный период, воркует, как голубь по весне. Жирные и тощие, некрасивые, обиженные Богом заики… даешь им палец — они утаскивают в клюве руку. Они начисто лишены нежности, так что если уж имеют кого-нибудь, то ухитряются выпотрошить не раз. Но этот перешел все границы. Если не перестанет испытывать мое терпение — получит по полной маме! Картина выйдет неприглядная — я слишком долго сдерживаюсь.
Я метнула в него худший из своих взглядов — обычно срабатывало. Но на него не подействовало — он снова загундел. Поцелуй меня… Поцелуй меня в губы, — говорил он и тянулся ко мне крошечным ротиком, напоминающим куриную гузку. Он был мне отвратителен. Мало того что у него сиськи не меньше моих, так еще и рта нет. Все лицо ушло в щеки. Я его ненавидела. Мне все сильнее хотелось его убить.
Уж не знаю, как мне это удалось, но я закрыла глаза и поцеловала-таки Эрика. Думая о ноже в сумке. Ударить его, что ли? А может, себя? Или изрезать все подряд в этой треклятой комнате?
Я почувствовала руку у себя между ног. О-о-о, нет! Только не это! Хватит! Нужно немедленно что-то придумать, заставить его отвалить и получить передышку. Я должна остаться в одиночестве, пока не начала все крушить.
— Эрик, потом, позже, прошу тебя. Я жрать хочу, как сволочь. Не сходишь за едой? Что думаешь?
Он наверняка не откажется — сам все время лопает. Вон какой жирный. Он поглощает все чувства этого мира с самого начала времен. Питается тортиками из эмоций, канапе со страстями, пирожными с переживаниями, индейками, нашпигованными горестями и радостями…
— Ну сходи, а? Я бы съела лазанью. Как ты к этому относишься?
— А знаешь, ты права. Сбегаю, но ты никуда не уходи, ладно? Обещаешь?
— Конечно, куда ж я денусь?
Он встал и оделся, прямо у меня на глазах. Спокойно, без комплексов. Слишком раскованно — на мой взгляд. Начал вдруг пародировать стриптизерку — только не разоблачался, а «облачался». Вертел задницей под самым моим носом, бросал обольщающие взгляды, улыбался зазывно. А я смотрела на него и улыбалась в ответ — как будто мне очень нравился этот его спектакль и я готова была засюсюкать: Ох, Эрик… До чего ж ты хорош! Какой ты классный! Ты — мужчина моей жизни! Что бы я без тебя делала? Я «надела» на лицо самое свое нежноневинное выражение, которое хоть кого заставит поверить в мою искренность: личико яснопрозрачное, большущие глаза сияют, улыбка во весь рот, волосы заложены за ушки… Ну точь-в-точь Простак из «Белоснежки и семи гномов».
Бедняга Эрик, если б он только знал, как я его ненавидела в этот самый момент. Ненавидела — до точки не-возврата, ненавидела так сильно, что перестала видеть в нем человеческое существо. Я до безумия ненавидела Эрика — с его жирным животом и дурацкой улыбкой! Привязала бы его — и отчикала пиписку да яйца и затолкала бы их ему в задницу, выковыряла бы глазенки и заставила съесть без соли и перца, перетянула бы брюхо — чтоб еще больше растяжек появилось, напихала в ноздри жареной картошки, а глотку заткнула бы старым грязным чулком и смотрела бы, как он задыхается, синеет, как глаза лезут из орбит, а дряблое тело оплывает на стуле, как плавленый сыр на тосте. Знал бы Эрик все это — бежал бы, не оглядываясь, с низкого старта.
— Я сейчас вернусь. Я быстро. Ты меня дождешься?
— Ну конечно, Эрик. Конечно.
Он ушел минут десять назад. Я успела подумать обо всех наиотвратнейших делах и проблемах и выплакать все мои слезы. Теперь я готова. Можно уходить. Я ускользну из жизни Эрика. Скроюсь от него и еще от нескольких общих друзей. Все равно я спала почти со всей компанией и каждого просила сохранить все в тайне. Но я-то знаю, что Эрик молчать не сможет. С ним никогда ничего не случается, и он так меня любит, что захочет поделиться своим счастьем с целым миром. Представляю, как это будет выглядеть: Эй, парни, знаете, что со мной случилось? Никогда не догадаетесь! Я занимался любовью с женщиной моей жизни! С кем? С кем? С Сисси. Нет! Да!!! Нет! Да!!! Эй, а знаешь… Я тоже, — ответит ему Габриель. И я, — буркнет Рене. И я, — кивнет Тристан. И я, — Даниель. И я, — Андре. И я, — Тони. И я, — Жером. И я, — Саша. И я, — Изабель. Тут все они начнут говорить обо мне — этакая групповая терапия на тему их жизни с Сисси, их чувств к Сисси, их ночей с Сисси, их оргазмов с Сисси. И так до скончания веков! Обсосут по косточкам!
Я должна уйти, мне ничего здесь не светит. Они поймут, что я обманщица, ярмарочная шарлатанка, возомнившая себя Золушкой и желающая творить чудеса, стибрив чужую волшебную палочку. А знаешь, Эрик, оставлю-ка я тебе свои трусики — вместо туфельки. Сохранишь на память. Ничего другого тебе не останется, даже если ты заставишь все женское население Земли примерить их: это плавки моего бывшего.
