Ivan I. Zheludenko,
Shashido Chemical Research Institute,
Heterocycles Synthesis Lab.
— Вот адрес, — ткнула она пальцем в уголок, — вот телефон. Звоните.
— Обязательно, — кивнул я.
— Мы должны держаться вместе.
— Безусловно.
— А у вас визитка есть?
Я выразительно похлопал себя по всем карманам.
— С собой нет. Извините.
— Ну ничего. Напишите телефон, я вам позвоню.
Я потер лоб.
— Вы знаете, на днях переезжаю. Номер сменится.
— Тогда звоните вы нам. Мы еще долго здесь будем. Нам, скорее всего, контракт продлят. Хотя это не сто процентов — японцы такие непредсказуемые! Но мы надеемся.
— Желаю удачи, — сказал я, засовывая папуаса в сумку. — Разрешите…
Поезд уже тормозил.
Ее духи и туманы следовали за мной по перрону, карабкались по лестнице, дышали мне в затылок, когда я проходил выходной турникет, и отстали только на привокзальной площади, когда я побежал к отходящему автобусу. Вскочив на подножку, я обернулся и по-драконьи изрыгнул пивные испарения. Они смешались с выхлопным газом и повисли дымовой завесой.
В автобусе сидели бестолковые, непредсказуемые и злонамеренные люди, погрязшие в беспардонном любопытстве и косноязычной болтливости. Пройдя сквозь их недобрые взгляды, я уселся на самом заднем сидении. Автобус тронулся. Выпитое пиво плескалось в животе морским прибоем, отдавалось в голове и убаюкивало.
В окно кто-то поскребся. Я отодвинул занавеску и увидел цаплю. Она лихо гребла по воздуху жилистыми крыльями и радостно скалила клюв. Куцый хвост вертелся, как пропеллер, а тощие ноги работали брассом.
— Привет! — сказал я цапле. — Ты откуда?
— Из Хабаровска, — ответила цапля.
— Ну, и как там?
— Холодно! — Она поежилась на лету.
— А здесь не холодно?
— Не… Здесь погано!
— Погоди, — сказал я. — Какой еще Хабаровск? Сюда не летают цапли из Хабаровска!
— Раньше не летали, теперь летают. Теперь даже панды летают.
— Какие панды?
— Гималайские. Сам-то откуда?
— Из Черемушек.
— Оно и видно.
— Ты мне голову не морочь, — сказал я. — Цапли летают сюда с Филиппин. И не на зиму, а на лето. Из России сюда летают гуси-лебеди и жуки-носороги.
— А может, я носорог?
— Может… Вон здоровая какая…
— Это потому, что я чай пью.
— С пряниками?
— Ага.
— Куда летишь-то?
— В Гондурас.
— Зачем?
— За укропом. Полетели вместе?
— Не хочу, лети одна…
— Нет, вместе!
Цапля протаранила стекло, схватила меня клювом за шиворот и потащила наружу. Сначала я отбивался, потом застрял в окне. В живот впились острые осколки, я заорал, засучил ногами, задергался. Цапля царапала меня когтями, хлестала крыльями по роже и блеяла:
— Вме-е-е-есте!..
Кто-то хлопнул меня по колену. Я разлепил глаза. Надо мной стоял водитель.
— Приехали, — сказал он. — Конечная остановка.
Салон был пуст. За окном светились фонари автовокзала. Я взял сумку, заплатил за проезд и, пошатываясь, вышел. Отработанное пиво повлекло меня к уединенному строению с синей фигуркой на белом кафеле. Внутри ползали упитанные сверчки. Они важно шевелили усами и внимания на меня не обращали. В раковине спал жук-носорог. Я переложил его повыше, чтобы он не захлебнулся.
Вдоль тротуара выстроились белые «Тойоты» с зелеными огоньками. Сидящие внутри таксисты читали газеты.
— Нет, — подумал я. — Пойду ногами. Освежу сознание.
Едва я миновал вереницу такси, как рядом затормозил ярко-красный «Ситроен». Левое стекло опустилось, и донесся голос:
— Бадыму!
— Опаньки, — сказал я и нагнулся к окну. — Привет!
— Бонсуар. Ты куда, в «Сатындору»?
— Нет, домой…
— Я думал, придешь сегодня.
— Ой! — я хлопнул себя по лбу. — Четвертая пятница, да? Забыл совсем. Подвезешь?
— Садись.
В салоне пахло Шанелью, и пел Брассанс. Я кинул взгляд на заднее сидение. Там лежал знакомый мне черный футляр, а в футляре — благородное орудие из потускневшей меди, тридцатилетний «Selmer», когда-то купленный за бешеные деньги на Гиндзе. По легенде, к нему прикасался едва ли не Бен Вебстер. А теперь, на правах хозяина, в него дул служащий страховой компании по имени Масао Кавасаки. Сегодня выпал на редкость удачный день, совсем без переработок — Масао не только успевал к первому отделению, но даже имел время заскочить домой и сменить постылый черный пиджак на тельняшку от Готье.
— Откуда шел? — спросил он меня, закручивая руль, как штурвал фрегата.
— С вокзала. Из Токио вернулся.
— Командировка?
— Типа того.
— Эх! — вздохнул он. — Я бы тоже в Токио катался. Надоедает в полях сидеть. Но не посылают. По должности не дорос.
— Ничего, — сказал я. — Повысят когда-нибудь.
— Ну да, повысят… И отправят куда-нибудь на Хоккайдо.
— Что, порядок такой?
— Ага. Никуда не денешься…
Он последний раз крутанул штурвалом, и мы въехали на стоянку. Там уже запарковался огромный черный «Фольксваген». Рядом стоял дюжий мужчина с кучерявой головой и выгружал из открытого багажника большие круглые коробки.
— О-о-о, Бадыму! — воскликнул он, увидев меня. — Давно не виделись!
— Гутен абенд, Накамура-сан, — сказал я, пожимая его здоровую лапу. — Что новенького в бундеслиге?
— Играют потихоньку. Следишь?
— У меня не ловит.
— А ты тарелку поставь, и будет ловить.
— Хорошо.
— Заходи как-нибудь, я тебя проинструктирую. Пива попьем…
— Баварского?
— Ха-ха-ха… Для тебя найду баварского. Ладно, понес…
Он взвалил на плечи самую большую коробку и двинулся через узкую проезжую часть — туда, где над распахнутыми дверями светились неоновые буквы «Satin Doll». Из кармана у него торчали барабанные палочки.
Я взялся было за коробку поменьше — но тут же поставил ее на место, поскольку на стоянку въехала голубая «Мини». Вышедшая из нее девушка носила косынку, жакет и длинную юбку. В черных волосах спряталась одинокая косичка.
— Привет, Кейко, — сказал я.
