Джек Мэггс, эсквайр, сняв шляпу, взял в руки медный молоток и постучал им в дверь решительно, но вежливо.
Когда ему не ответили, он постучал еще раз. А уже через минуту он стучал беспрерывно: тук-тук-тук.
Не может быть, чтобы никого не было дома. Визитер был хорошо осведомлен о том, кто должен находиться в доме № 27 по Грэйт-Куин-стрит. Там, кроме хозяина, должна быть прислуга: дворецкий, экономка и повариха.
Отступив на край тротуара, он встревоженно всматривался в темные зашторенные окна верхнего этажа. Затем импульсивно открыл небольшую калитку, от которой дорожка вела вниз к тому крылу дома, где был вход для прислуги.
Именно в этот момент в соседнем доме к окну гостиной подошла Мерси Ларкин. Она была горничной при кухне, но на самом деле единственной горничной в этом сумасбродном доме; в настоящее время она приводила в порядок книги небольшой библиотеки своего хозяина, расставляя их на маленьком кедрового дерева комоде, покрытом клеенкой, в том порядке, как это понравилось бы ее хозяину.
Она увидела, как человек, — о котором ей вскоре предстоит узнать, что зовут его Джек Мэггс, — стал спускаться вниз по ступеням заднего крыльца дома № 27 в ту часть его, где находится прислуга. Это, видимо, тот самый человек, тут же решила девушка, который пришел представиться миссис Хавстерс и держать экзамен на лакея. Как только она увидела его, она тотчас поняла, что это он: у него подходящий рост и крепкие ноги, но адрес он, видимо, перепутал.
Когда Джек Мэггс повернулся, и она увидела его лицо, то тут же подумала, что это не лицо лакея; таких лиц у лакеев она еще не видела. Она стояла у окна гостиной с метелкой в руках и ее била дрожь.
А Джек Мэггс, ничего не ведая о существовании Мерси Ларкин, миссис Хавстерс и прочих домочадцев беспорядочного дома мистера Бакла, закрывая за собой калитку и как бы отгораживаясь от всего, однако заметил, что горничная из соседнего дома все еще не сводит с него глаз. Он разглядел ее бледное лицо и милые кудряшки, выбившиеся из-под чепца. Но если бы его в тот миг спросили, каково его впечатление о ее внешности, он сделал бы вид, что не слышал вопроса. Его беспокоило одно: его заметили. Он мигом почувствовал на шее неприятное покусывание грубых волокон веревки Ньюгейтской тюрьмы.
Однако спустившись с последней ступени лестницы, он стал уже недосягаем для взора девушки. Прижавшись широкой спиной к стене дома, он мог заглянуть в окно кухни. Это было его профессией — узнавать пуст дом или нет; этот дом показался ему мертвым, как могила. И все же он постучал в окно и поскреб по стеклу.
— Простите, что я пришла сюда, — вдруг услышал он голос.
Ему захотелось распластаться по стене, а не выйти вперед и дать служанке хорошенько себя рассмотреть.
— Все в порядке, — улыбнулся он. Улыбка была легкой, непринужденной, а его зубы были крепкими и ровными. — Меня здесь ждут.
— Все уехали, — сказала служанка, сурово глядя на него. — В доме нет никого, кроме сквозняков и мышей.
— Уехали? — хриплым голосом переспросил он.
— Вы пришли сюда, чтобы узнать, не требуется ли здесь лакей? Я угадала?
Незнакомец улыбнулся.
— Вам, очевидно, нужна резиденция мистера Бакла, — предположила она.
— Куда уехали? Куда они могли уехать? Они ждали меня. — Он стал подниматься по ступеням.
— В Кале, — ответила девушка. — На Испанские пляжи. Откуда я знаю? Джентльмен не изволил информировать меня, куда он отбывает.
Незнакомец уже поднялся на последнюю ступень лестницы, и Мерси увидела его дергавшуюся щеку. Он поспешил прикрыть ее рукой.
— Иногда, — продолжала она рассказывать, — сюда приезжает слуга в карете, но он долго не задерживается.
— Значит, они уехали не насовсем? — спросил он.
— Как я уже говорила, они то уезжают, то приезжают. — Она умолкла. — А я думала, что вы к нам наниматься в выездные лакеи. Миссис Хавстерс очень придирчива к росту второго выездного лакея. Она сидит дома и ждет его с рулеткой в руке.
— Выездного лакея?
— У вас подходящий рост и все остальное. Жаль, что вы не лакей. А вы и вправду не лакей? — повторила девушка.
Джек Мэггс следил за ней с таким вниманием, с каким на аукционе смотрят на аукциониста, когда он поднимает молоток, хотя про себя все уже решено.
— Я их выездной лакей, — сказал он. — Я новый выездной лакей мистера Фиппса.
— Значит, вы выездной лакей! — улыбаясь, воскликнула девушка. — Я так и знала.
— Конечно, я выездной лакей, барышня. Я выездной лакей молодого мистера Фиппса, и все мои бумаги у него, — заверил девушку Джек Мэггс. — Мои рекомендации у него. Что же мне теперь делать?
— Возможно, вы опоздали, не приехали вовремя?
— Опоздал? — вскричал Джек Мэггс, ударив тростью о дорожку. — Я никогда не опаздываю. Я главный лакей лорда Логана, который погиб в Глазго во время пожара.
— Мерси Ларкин! — послышался голос из соседнего дома № 29. — Немедленно возвращайся домой!
— Это наш выездной лакей, — объяснила девушка, — он сейчас в ужасном состоянии.
Глава 3
Хозяином особняка № 29 по Грэйт-Куин-стрит был мистер Перси Бакл, но он не был джентльменом, как и мужчина, собирающийся теперь войти в его дом.
Год назад мистер Бакл был простым бакалейщиком с Клеркенуэлла, а за четыре года до этого его хорошо знали в мелких распивочных, дешевых мюзик-холлах и игорных домах в районе Лаймхауза[2]как торговца жареной рыбой.
А потом однажды, в холодное осеннее утро 1830 года Перси Бакла «навестил поверенный»; в результате этого визита он стал наследником немалого богатства, и в течение каких-нибудь двух месяцев уже был хозяином особняка на Грэйт-Куин-стрит и владельцем театра «Лицей» на Холборн-Хилл.
После того как он потратил целую жизнь, чтобы, изнурительно трудясь, превратиться из уличного торговца жареной рыбой в бакалейщика, известие о богатом наследстве стало для него настоящим потрясением; сначала его свалила горячка, и он был как бы не в себе: ничего не ел, кроме бульона с сухариками, которым кормила его дочь сумасшедшей женщины, нанятой мыть лестницы. Немало дней было потрачено им на размышления о темных и кровавых делах и руке закона, приведших покойного незнакомца к порогу дома бакалейщика в Клеркенуэлле. Лежа в своей отглаженной сорочке на свежевыстиранных простынях, он следил за небольшим квадратным солнечным зайчиком, перемещавшимся со стены на стену его спальни.
Но на третье утро, совпавшее с Днем Гая Фокса[3], жар спал, и Перси Бакл, окинув взглядом свою небольшую спальню, вдруг понял, что отныне ему уже никогда не придется взвешивать кому-либо фунт муки.
