— Микагэ, тебе понравилась моя мать? — спросил он.
— Да, я еще не встречала такой красивой женщины, — откровенно ответила я.
— Конечно, но… — он поднялся и с улыбкой сел передо мной на пол. — У нее была пластическая операция.
— Неужели? — выдавила я с показным спокойствием. — А я никак не могла понять, почему вы с ней так непохожи.
— И это еще не все, — продолжал он, не пытаясь скрывать, насколько это его забавляет. — Ты не поняла. Она — мужчина.
Это было уже чересчур. Я молча смотрела на него широко раскрытыми глазами. Я ждала, что он вот-вот скажет: «Ладно, ладно, я пошутил». Эти тонкие пальцы, жесты, походка? Я, затаив дыхание, ждала и вспоминала этот прекрасный образ, а он только веселился.
— Да, но… — у меня отвисла челюсть. — Ты же все время говорил «моя мама», «моя мама»!
— Но как я могу такого человека называть «папой»? — спокойно произнес он.
И я подумала, что он прав. Ужасно правильный ответ.
— Но тогда откуда имя Эрико?
— Ее настоящее имя Юдзи.
У меня перед глазами все поплыло как в тумане.
Когда я пришла в себя настолько, что смогла выслушать всю историю, я спросила:
— Так кто же тебя родил?
— Много лет назад этот человек был мужчиной, — сказал он. — Он женился очень молодым. Его женой была моя настоящая мать.
— Как… как она выглядела? — спросила я, силясь ее представить.
— Сам я ее не помню. Она умерла, когда я был совсем маленьким. Впрочем, у меня есть ее фото. Показать?
Не вставая с пола, он подтянул к себе портфель, достал из бумажника старую фотографию и протянул мне.
У нее было невыразительное лицо. Короткие волосы, маленькие глаза и нос. Странное изображение женщины неопределенного возраста…
Поскольку я молчала, он сказал:
— Ужасно странная…
Я натянуто засмеялась.
— По неизвестной причине, когда Эрико был ребенком, его усыновили в доме этой женщины, что на фотографии. Они росли вместе. Даже когда он еще был мужчиной, то выглядел привлекательно и пользовался успехом у женщин, но почему-то выбрал эту… с таким странным лицом, — сказал он, с улыбкой глядя на фото. — Он был ужасно привязан к моей матери. Забыв о чувстве долга перед приемными родителями, он бежал вместе с ней из дома.
Я понимающе кивнула.
— После того как моя мать умерла, Эрико оставил работу, забрал меня, тогда еще совсем маленького, но не знал, как жить дальше. И тогда он решил стать женщиной. Он понял, что больше уже никого не полюбит. Эрико говорит, что, прежде чем стать женщиной, она была очень застенчивой. Поскольку она терпеть не может делать что-то наполовину, то изменила все: лицо и прочее… На оставшиеся деньги она приобрела ночное заведение. Меня она воспитывала как одинокая женщина.
Он улыбнулся.
— Какая странная жизнь! — сказала я.
— Она же еще жива, — сказал Юити.
Можно ли ему доверять? Или он что-то от меня утаивает? Чем больше я узнавала об этих людях, тем меньше их понимала.
Но я доверяла кухне. При всей непохожести матери и сына в них было что-то общее. Когда они улыбались, их лица напоминали улыбающегося Будду. И меня это радовало.
— Завтра утром я ухожу рано, приготовь что-нибудь сама.
Полусонный Юити принес мне охапку одеял, подушку, пижаму и прочие спальные принадлежности, объяснил, как пользоваться душем и где находятся полотенца.
После только что услышанной удивительной истории я не могла уже думать ни о чем другом, и пока мы смотрели с Юити видео, болтая о цветочной лавке и о моей бабушке, время пролетело незаметно. Был уже час ночи. Софа выглядела соблазнительно: мягкая, уютная, широкая. Казалось, что, стоит на нее прилечь, вставать уже не захочется.
— Твоя мать выбирала? — спросила я. — Наверное, когда она в первый раз присела на эту софу в мебельном магазине, ей сразу же почему-то захотелось ее купить?
— Ты права, — согласился он. — Она живет, руководствуясь только минутными порывами. Мне кажется удивительной ее способность претворять свои импульсы в реальность.
— Понимаю, — признала я.
— Тогда эта софа будет твоей. Твоей кроватью, — сказал он. — Здорово, что она может быть использована по назначению.
— И я в самом деле могу здесь спать? — робко спросила я.
— Конечно, — не раздумывая, ответил он.
— Огромное спасибо, — сказала я.
Закончив последние объяснения, как себя вести, когда я буду одна, он пожелал спокойной ночи и удалился в свою комнату.
Меня тоже клонило в сон. Принимая душ в чужом доме, я думала о том, что же со мной происходит, и вскоре усталость исчезла под струями горячей воды.
Переодевшись в выданную мне пижаму, я вышла в комнату. Мне захотелось пройти босиком на кухню и осмотреть ее еще раз. Это и вправду была славная кухня. Потом я добралась до софы, которая с этой ночи стала моей кроватью, и погасила свет. Перед окном мягко дышали плавающие в лучах тусклого света растения на фоне великолепного вида, открывающегося с десятого этажа. Дождь уже кончился, и в прозрачном воздухе, насыщенном поднимающейся влагой, виднелся ночной пейзаж, и на окне отражались прекрасные дождевые капли.
Я закуталась в одеяло и улыбалась, предвкушая удовольствие от того, что сегодня ночью буду спать рядом с кухней. При этом я не чувствовала себя одинокой. Возможно, я давно этого ждала. Возможно, я только и мечтала обрести кровать, на которой на некоторое время смогла бы избавиться от мыслей о том, что было раньше и что ждет впереди. Если бы рядом со мной спал кто-то еще, моя грусть только бы возросла. Здесь же была кухня, были растения, люди под одной крышей со мной, полная тишина… лучше не придумаешь. Это место было идеальным.
Успокоившись, я заснула.
Меня разбудило журчание воды.
Наступило ослепительное утро. Когда я встала и медленно прошла в кухню, то увидела там со спины «Эрико-сан». По сравнению с прошлым вечером, одета она была скромно, но, когда обернулась ко мне со словами «Доброе утро!», при виде ее еще более жизнерадостного лица я окончательно проснулась.
— Доброе утро! — ответила я.
Она открыла холодильник, и на лице ее отразилось недоумение.
— Я всегда по утрам, даже еще не успев до конца проснуться, испытываю голод… Но в этом доме нет ничего съестного. Давай закажем завтрак по телефону. Что бы ты хотела? — спросила она.
Я поднялась и предложила:
— Может быть, я сама что-нибудь приготовлю?
— Серьезно? — спросила она и добавила: — Ты считаешь, что полусонная управишься с ножом?
