— Ну он же все равно не твой… То есть… В общем, ты поняла.
— И тем не менее. Я так не могу. Буду ждать. Еще немножко времени все-таки есть…
— Смотри, конечно, дело твое. Но это неправильно.
— А что вообще правильно? Тут все неправильно, от начала и до конца. Но прожили же мы как-то эти…
Тут я сделала неловкое движение затекшей ногой, потеряла равновесие и, чтобы не упасть, схватилась за стену. Та предательски скрипнула, и они тут же смолкли, прислушиваясь. Не дожидаясь, пока меня обнаружат, я повернулась и убежала к себе.
Пить мне уже не хотелось. Забравшись под одеяло, я поняла, что меня всю трясет. Зубы стучали, я не чувствовала ни рук ни ног. Перед глазами билась только одна эта ужасная мысль.
Конечно! Все понятно! И как я только сама раньше не догадалась! Я не ее! Не ее дочка! Я просто чужой ребенок, вот в чем все дело. Все поэтому! Поэтому она любит не меня, а брата, поэтому ей на меня наплевать, поэтому мы никуда не ходим и живем в этом кошмарном старом доме. Я просто чужая, приемыш. Подкидыш даже. И у меня нет никого на свете, и я никому не нужна. Меня тут держат из милости и не знают, как избавиться. Все ясно как день. Господи, какая же я несчастная! Как же я теперь буду?!
Я долго плакала, накрывшись с головой одеялом, чтобы меня не услышали, и, наверное, все-таки заснула, потому что потом уже сразу было утро. В доме все спали. Я быстро встала, собралась, стараясь не шуметь, и убежала в школу.
Там тоже было плохо. Сначала я была там одна, потому что пришла слишком рано, и мне было так же страшно, как и дома, никакой разницы. Но потом, когда начались уроки, стало еще хуже. Я смотреть ни на кого не могла — ни на учителей, ни на своих одноклассников. Веселые, довольные, шумят, задают дурацкие вопросы… Еще бы! У них у всех есть свой дом и свои родители, и они знают, кто они и откуда. А я! Ну почему, почему?! И главное — что теперь делать?
Я понимала, что, наверное, мне надо как-то сосредоточиться, обдумать все хорошенько и выработать какой-то план действий. Но это никак не получалось — на уроках мешали учителя, а в перерывах ко мне все время приставали то подружки, то одноклассники. Во сколько вечером будет концерт? Что я буду играть? Хорошо ли я подготовилась? Почему я такая бледная? Я боюсь? Просто ужас какой-то! Ну что им всем от меня надо? И концерт еще этот дурацкий!
В конце концов я не выдержала и сказала кому-то из спрашивающих, чтоб он отвязался от меня. Но он не отвязался, а вместо этого сказал в ответ какую-то гадость вроде того, что я о себе много понимаю. Это было жутко обидно, потому что я-то как раз ничего о себе не понимала, и я снова не выдержала и стукнула его своей сумкой по голове. Поднялся шум, прибежала училка, начала разбираться… В общем, я разревелась и накричала на нее тоже. Она сказала, что меня придется отстранить от концерта, а я ответила — ну и пожалуйста, и чтоб они шли со своим концертом куда подальше. И тогда она отправила меня домой и написала записку, чтоб я отнесла ей и чтоб она пришла в школу.
Честное слово, я совсем не испугалась и не расстроилась. Все было и без того уже так плохо, больше или меньше, никакой разницы нет. И даже хорошо, что все так вышло, мстительно думала я, бредя по дороге домой. Сейчас она все узнает, разозлится и скажет мне наконец сама, что она мне никто и что пусть я проваливаю на фиг и разбираюсь сама. По крайней мере будет ясно, что делать дальше. И прекрасно. Очень даже хорошо.
Я храбро вошла в ее темную комнату, подошла к столу, за которым она сидела, и положила записку прямо на лежащую перед ней книгу.
— Вот.
Она даже не глянула на записку, а вместо этого обернулась и посмотрела на меня. Внимательно так посмотрела, прямо в глаза, и мне на секундочку снова стало очень страшно. Но она уже опять отвернулась к своей книге и стряхнула с нее записку быстрым движением руки, словно муху отгоняла. Я замерла, не понимая, что мне делать. Что, ей вот настолько на все наплевать? Хоть бы прочла. Я ожидала всякого, но чтобы вот так…
Но тут она поднялась.
— Очень хорошо, — сказала она, кивнув головой. — Пойдем, я как раз суп сварила, как чувствовала.
Я смотрела на нее, не веря своим глазам.
— Какой еще суп?! Ты что, не видишь? Хоть прочитала бы! Тебя вызывают в школу! Я устроила скандал и драку.
— Ну да, — она снова кивнула. — Прекрасно вижу. Скандал и драку. А суп — куриный, какой ты любишь.
— При чем тут суп!!! — У меня на глаза навернулись дурацкие слезы. — Не буду я никакого супа! Меня от концерта отстранили! Впрочем, тебе даже лучше — не надо будет туда идти!
— Я, в общем, и не собиралась, — сказала она задумчиво. — Но теперь, боюсь… А суп, между прочим, никогда не помешает. Не голодными же нам туда тащиться.
Мы спустились в кухню, и она ловко открыла большую кастрюлю, стоящую на плите, помешала там ложкой, что-то приговаривая себе под нос. Я совершенно не собиралась ничего есть, но когда передо мной оказалась полная тарелка густого, ароматного супа… Странным образом это действительно успокаивало. Суп наполнял меня, согревал, заставляя все мои страхи казаться маленькими и почему-то неважными. И даже вчерашняя новость, сломавшая мою жизнь, больше не висела над головой, как страшный кошмар, а растворилась в теплом душистом бульоне. Она сидела напротив, подперев голову руками, и внимательно наблюдала за мной.
— Ну вот, — сказала она, когда я все съела. — Другое дело. А теперь поедем.
— Куда? — не поняла я.
— Смотреть твой концерт, куда ж еще, — ответила она со вздохом.
— Да нет же, — я снова начала злиться, но как-то вяло. — Меня выгнали. Не будет никакого концерта.
Она засмеялась, но не громко, а так, почти про себя.
— Ну, допустим, концерт-то ведь уже начался, правда? Теперь уж придется в нем участвовать. Пошли.
Мы вышли из кухни в прихожую, и тут я осознала, что она собирается идти со мной в школу прямо так, как была, не переодеваясь, в домашнем халате. Она всегда ходила дома в этом халате, тяжелом, бархатном, темно-зеленом, до пят, украшенном золотистой вышивкой у ворота и на рукавах… А поскольку из дома она на моих глазах не выходила, я и не помню, когда видела ее в чем-то другом. Халат был, конечно, красивым, но чтобы в школу… В таком виде? И как мне ей об этом сказать?
Пока я сомневалась, что и как говорить, она нашарила ключи на полке в прихожей, взглянула на себя в зеркало и сделала странный жест рукой перед лицом. Как будто накинула на себя что-то вроде невидимого покрывала. И снова взглянула в зеркало.
— Ну, ты идешь?
Так ничего и не сказав про ее неподходящий наряд, я поплелась за ней. Она открыла гараж, вывела оттуда машину. Ну да, у нас тоже есть машина, как у всех, только мы на ней почти никогда не ездим. А тут — ну надо же!
