Используя власть, точно она ей была дана от природы, Франсис уверенно подхватила нити скандала и намотала их на мизинец. Крики стихли, угроза драки миновала, и уже через десять минут весь класс сидел у ее ног, завороженный историями об альбиносах из книжки с картинками. У Франсис было много таких книг, будоражащих воображение, чтобы мурашки побежали по коже, в то же время достаточно содержательных, чтобы заполнить детские головы разноцветными монпансье фактов, не имеющих отношения к действительности и потому безобидных. При виде белых аборигенов с красными глазами онемел даже Томми, а пытливые умы задумались над тонкостями генетики.
Небо за окном нахмурилось, зарядил дождь. В флюоресцентном свете дети казались немного похожими на альбиносов, что и отметила Франсис, вызвав сдавленный писк болезненного восторга.
— Может, это заразно, — поддразнила она.
К концу занятий дождь полил как из ведра. Даже за теми, кто жил рядом, приехали на машинах родственники или соседи. Забрали всех, кроме Харриет Фишлок и ее младшего братика Спайка (Франсис не верилось, что у него такое чудное имя, но именно так его все называли).
— Не знаю, как я поведу Спайка домой, — вздохнула Харриет, натягивая на кроху засаленное полупальто с капюшоном и деревянными пуговицами, — он же насквозь промокнет.
Харриет жила на краю деревни в одном из обшарпанных фургонов, вместе с алкоголичкой-матерью и отчимом, который в случае чего мог раздобыть автомобильные запчасти. Ходили слухи, что он пристает к малолетней падчерице и что на него собрано пухлое досье.
— У меня есть зонтик, — сказала Франсис. — Супер-пупер зонтик. Могу проводить вас до заправки.
Девочка на миг заколебалась, впрочем, от заправки гнусных бараков не видно, ответ будет «да».
Они вместе пошли по улочкам Ротери. За пеленой дождя, как за матовым стеклом, расплывались очертания домов и магазинов. Все вокруг было залито серым. Мираж деревни мерцал среди безбрежного моря, по волнам которого медленно плыли автомобильные огни, точно свет далеких пароходов. Чтобы уместиться под зонтиком, Спайк и Харриет шли по обе стороны от Франсис, и минут через десять учительница с удивлением и радостью почувствовала, что Харриет ищет ее руку.
На краю деревни, сквозь туман пульсировал яркий красный свет: у дома Макшейнов стояла полицейская машина. Полиция, по-видимому, наведывалась сюда ежедневно, хотя понять, на что они рассчитывали, было трудно. Может, думали, Дэвид Макшейн вернется забрать почту или покормить собаку.
Дождь с бессмысленной яростью хлестал по куполу зонтика. На удачу, ветра не было, и защитный навес, с которого потоками сбегала вода, находился у них ровно над головой.
— Кошмар какой! — прокричала Харриет.
— Не бойся! — крикнула Франсис в ответ. — Мы не промокнем, и потом дождь скоро кончится!
Они миновали заправку, Франсис ничего не сказала. Было ясно, что она переходит Рубикон доверия и вскоре увидит дальний берег земли фургонов.
— Мы живем вон там, — сказала Харриет.
Дождь, несколько утихнув, мерцал, как телевизионные помехи, орошая унылый, грязный пустырь, где на вечном приколе стояли передвижные дома. Франсис понимала, что провожать детей дальше значило бы злоупотреблять их доверием.
Однако когда дети выбрались из-под спасительного зонтика, Харриет затараторила, комкая слова, словно спасаясь от давящей на нее тяжести: «Сюда приходила миссис Макшейн. К мужчине. Он теперь здесь не живет. Они запирались в его домике и жутко шумели, а потом она шла домой в деревню. Это они сексом занимались — все знают. Вот мистер Макшейн и разозлился. Наверное, тоже узнал».
Раскрыв, наконец, секрет, Харриет схватила брата за руку и дети, перескакивая с кочки на кочку, стали пробираться по родной территории, под ногами у них чавкала грязь.
Дома у Франсис — точнее, в доме, который ей выделили под жилье на время работы в школе, — творилось бог знает что.
Жуткий ливень (самое большое количество осадков с 1937 года, как сообщило бы ей местное радио, если бы она знала, на какой волне его слушать) пробился сквозь толщу крыши и залил все комнаты.
Франсис прошла по второму этажу, оглядывая влажные потолки. Казалось, они взмокли от ужаса или от напряжения. Хуже всего дела обстояли в спальне: ковер хлюпал у нее под ногами, а кровать промокла насквозь. Ник принес ведра слишком поздно. Спускаясь по лестнице, Франсис чуть не свернула себе шею, поскользнувшись на ступеньках, покрытых пушистым ковром. Странно, но это происшествие несколько смягчило ее нелюбовь к дому и одновременно как следует встряхнуло.
— Я проверил, что все окна закрыты, — сказал ей Ник, словно оправдываясь. — Кто же знал, что крыша потечет.
Они вместе взглянули на подмокшие провода. Электричество может закоротить в любую минуту.
— Я хочу от тебя ребенка, Ник, — сказала Франсис. Ей казалось, что она говорит сквозь шум грозы, хотя основной ливень закончился и ощущались лишь его разрушительные последствия.
Ник посмотрел на нее непонимающим взглядом, словно пытался связать ее слова с ведрами или китайской прачечной.
— Мы уже об этом говорили, — произнес он.
— Я хочу.
Она хотела, чтобы он пошел с ней наверх, бросил на влажную постель и дал жизнь новому созданию, которое подрастет и пойдет с ней под одним зонтиком.
— Я уже говорил тебе, — напомнил он. — Можешь взять приемного ребенка, оформишь его на себя, а я погляжу, что из этого получится. Но никаких гарантий.
— Ах ты, мерзавец! Дело ведь не в ответственности, которую ты боишься нести. Я хочу, чтобы ребенок был твой и мой. Чтобы в нем были наши гены. Без примесей. Приемные дети несут в себе ущербность, они ущербны с момента своего появления из материнской утробы. Уже в колыбели они впитывают гадости своих родителей.
— Конечно! — воскликнул он, рубанув ладонью воздух. — Какая жалость, что гадкое человечество рожает детей, не посоветовавшись с тобой!
Загипнотизированная этой вспышкой ярости, она следила за его большими руками. Неужели он ударит ее, повалит на пол. Но даже в гневе он был удручающе безопасен.
— Вот именно! — взвизгнула она, задохнувшись от правоты.
— Знаешь, кто ты? — Он подошел к ней вплотную и процедил, тщательно выговаривая каждый слог. — У-зур-па-тор-ша!
Устав ссориться, они сняли постельное белье, включили отопление и пошли в единственный в Ротери ресторан, с гостиницей и бильярдным залом, где, кроме всего прочего, подавали блюда индийской кухни.
Как и следовало ожидать, там им встретилась мама одного из учеников Дженни Макшейн — она покупала еду на вынос. Родительница подковыляла прямо к столику, где сидели Франсис и Ник.
— Я хочу поблагодарить вас, — сказала она, краснея. — Прошлой ночью, первый раз после… ну, знаете… этой ужасной истории с Макшейн… наш Томми спал беспробудно, без всяких кошмаров, и постель не описал.
