Их семья давно и успешно вела дела с монастырем святой Екатерины. Родная сестра дедушки, родившаяся с ним в один день и умершая два года назад, до самой своей смерти выполняла в монастыре обязанности ризничего; одна их дальняя родственница, ныне настоятельница бенедектинской обители неподалеку от Линкольна, принимала там постриг. Очередную послушницу из семьи Уиверов в монастыре примут с распростертыми объятиями. И мать настоятельница несколько раз намекала на это дедушке, но тот, внимая мольбам внучки, оставлял ее предложения без ответа. Однако Найджел рассуждал иначе. Мать Мириэл, будучи женщиной молодой и здоровой, могла выносить целое поколение его собственных детей, так зачем же обременять себя незаконнорожденной дочерью какого-то проходимца?
Мириэл устроила для себя уютное гнездышко в ворохе вонючей жирноватой шерсти и легла, свернувшись клубочком. Раз уж ей придется с утра до ночи ползать на коленях в холодной часовне, она станет молить Бога, чтобы он наслал мор на стада отчима.
– Мор, мор, мор, – бубнила она сквозь зубы как заклинание. В конце концов, слова потонули во всхлипе, и она разрыдалась.
С наступлением вечера свет сквозь щели перестал проникать, и Мириэл окутала темнота. Никто не принес ей еды или питья, никто не попытался утешить. Лишь раз снаружи дернулся засов, когда кто-то пришел проверить, крепко ли заперта дверь. Затем она услышала шорох удаляющихся в сторону дома шагов. Мириэл – хрупкая фигурка, затерявшаяся в глубине огромного сарая, – закрыла глаза, ища забытья во сне.
Глава 2
Восточное побережье Англии, октябрь 1216 года
Из-за густого белого тумана уже в шаге от повозки ничего нельзя было разглядеть. Николас де Кан был уверен, что затеряется в обволакивающей пелене, как блоха в одеяле, если сумеет выпутаться из пеньковых веревок, стягивающих его запястья и лодыжки. Люди, к которым он попал в плен, не станут тратить драгоценное время на его поиски. Несмотря на все его связи, он для них – мелкая рыбешка, пойманная в сеть так, на всякий случай – вдруг пригодится.
Что ж, он их разочарует, ибо они уже забрали все ценности, что у него были: дряхлеющую лошадь, ржавую кольчугу и довольно приличный старый меч, доставшийся ему в наследство от отца. Без доспехов и коня он – обычный молодой человек двадцати трех лет от роду, не имеющий родственников, которые могли бы внести за него выкуп, да и вообще не имеющий ничего за душой, кроме ненависти к королю Иоанну,[1]разорившему и уничтожившему семью Канов.
Николас попробовал зубами развязать узлы, но веревка не поддалась: его поработители хорошо знали свое дело. Неудача его не расстроила, и, поскольку заняться все равно было нечем, он повторил попытку. Вокруг в клубах надвинувшегося с моря тумана вырисовывались неясные очертания других повозок и группы вьючных пони. В нос бил соленый запах илистых наносов, хотя ни воды, ни береговой полосы Николас не видел.
Ночь они провели на берегу реки Уэлстрим у селения Кросс-Киз, а поутру, пока не начался прилив, приготовились пересечь туманный залив Уош. Переправляться решили в самом узком месте.
– Не развяжешь, парень, не старайся, – беззлобно бросил ему возница Аларик, неожиданно выступая из тумана. Его шерстяной капюшон заиндевел, в бороде искрились прозрачные капли. – Я свое дело знаю. Скольких цыплят перевязал на своем веку! – Осмотрев по-хозяйски повозку, он забрался на козлы и взмахнул вожжами.
– Что ж, хоть попытаюсь, – весело отозвался Николас, понимая, что не следует грубить приставленному к нему охраннику. Тот оказался по-своему порядочным человеком: позволил Николасу оставить свой плащ, защищавший его от холода, а утром угостил горячей похлебкой и элем, хотя вовсе не был обязан кормить пленника.
– Ну и дурак. – Аларик глянул на Николаса и рукавом почесал нос – Нам нет нужды гоняться за тобой с луками и собаками. Моргнуть не успеешь, как уйдешь под зыбун.
Николас пожал плечами.
– Если эта дорога так опасна, зачем же вы потащились по ней обозом? Ехали бы кружным путем, как король Иоанн и остальные войска.
– Опасности никакой нет, если знаешь, куда идешь, – угрюмо ответил Аларик. – Здесь проложена гать, и с нами проводник. Хоть и медленно двигаемся, все одно к ночи доберемся до Суайнсхедского аббатства почитай вместе с авангардом. – Устремив взгляд на дорогу, он цокнул языком, подавая знак лошади, и повозка рывком тронулась с места.
Николас откинулся на мешки с зерном – такой же груз, как и он сам. Пристально всматриваясь в туман, он различил едва заметные силуэты ступающих следом вьючных пони, груженных сундуками и корзинами. Пар, вырывавшийся из лошадиных ноздрей, смешивался с плывущим туманом. Возле пони маячила темная тень погонщика в широкополой шляпе и тяжелой накидке.
Если в обозе и были другие пленники, то Николас их не видел. Да, собственно, и сам он попал в плен по чистой случайности. Конь его потерял подкову, и ему пришлось заехать в кузницу на линкольнской дороге, где его и схватили солдаты Иоанна, решив, что он беглый мятежник, принимавший участие в неудавшейся осаде Линкольна. Николаса повезли в Линн, где находился Иоанн, но, когда они туда прибыли, выяснилось, что король уже выехал в Уисбич, держа путь на Суайнсхед, поэтому пленника швырнули в повозку, намереваясь допросить его при первом удобном случае.
Николас, наслышанный о методах королевских наемников, не имел желания присутствовать на собственном допросе. Он считал, что раскаленную кочергу можно сунуть в очаг, но не в человеческое тело. К тому же он дал себе клятву, что доживет до девяноста лет и умрет в своей постели.
Он вновь принялся распутывать узел, но прочная веревка только глубже врезалась в кожу, оставляя на ней багровые рубцы. Повозка громыхала на гати – узенькой тропе, проложенной посреди вязкого ила. Когда начнется прилив, гать исчезнет под ледяной водой Северного моря.
Николас старался не думать о серых водных просторах, притаившихся за горизонтом. Он родился под шум волн, разбивающихся о мол, и ходить под парусом научился раньше, чем сумел сделать первые шаги. Море вошло в его плоть и кровь. Он любил его и глубоко почитал.
Ближе к полудню туман немного рассеялся, сквозь его пелену пробились лучи дымчато-белого солнца, но Николас знал, что это ненадолго. Через несколько часов причудливые клочья сомкнутся, сгустятся, и их накроет сумеречный полог.
Аларик насвистывал сквозь зубы, – и для того, чтобы подбодрить себя, и просто в силу своего неунывающего характера, предположил Николас. Юноша привстал на коленях, бросая взгляд за повозку, но, хоть солнце и проредило туманную завесу, увидел он мало: искрящийся бурый берег, усеянный чайками и сорочами, выискивающими в иле крабов. От берега тянулись в глубь суши серовато-коричневые болота, сливающиеся с серой полупрозрачной дымкой.
Обоз Иоанна был немногим красочнее. Ни головы обоза, ни конца его не было видно, но, из того, что Николасу удалось заметить раньше, он сделал вывод, что колонна растянулась мили на две. Вместе с запасами продовольствия для армии через дельту перевозили все «хозяйство» Иоанна, включая деньги на выплату жалованья солдатам, а также драгоценности и парадные наряды королевского двора.
