В Библии можно найти бесчисленные параллели с нашими временами, и многие подходят к библейским персонажам и событиям с нынешними политическими мерками. Но конечно, имей Иисус Навин в своем распоряжении пару пачек динамита, да командуй царь Ахав хотя бы одной танковой дивизией, да проводись в дни царя Соломона демократические выборы, Библия была бы совершенно другой. Только сердце, исполненное, подобно сердцу Иакова, любви и томления, бьется в муках сегодня точно так же, как тогда в земле «сынов востока» у колодца.
Но даже терпеливый страдалец Иаков не мог вообразить, что день его свадьбы, суливший конец морю его бедствий, если воспользоваться словами Гамлета, станет кульминацией всех испытаний и мучений, которые он претерпел во имя любви.
До конца жизни помнил Иаков то утро, когда он проснулся, повернулся к своей жене и… «оказалось, что это Лия». В подобных случаях человек очень медленно осознает и воспринимает всю меру произошедшего. Сначала Иаков понял лишь то, что стал жертвой подлейшего обмана. Позднее, терзаемый жгучим стыдом и отвращением, он заново пережил в мыслях подробности своей брачной ночи: как он во тьме обнимал теплое, нежное тело, как шептал: «Рахиль, Рахиль» не в те уши, как познал Лию со всей полнотой своей любви к Рахили и томления, которые подавлял на протяжении семи лет.
Только тогда смог Иаков постичь всю горечь и унижение, какими обернулась эта ночь для обеих сестер: для той, что лежала в его постели и до утра слушала клятвы любви, обращенные к другой; и для той, что молча без сна лежала в соседнем шатре до зари и воображала происходящее на брачном ложе молодой пары. Эта тема требует великого искусства. Мы, читатели, способны лишь попытаться вообразить напряжение чувств, волны желания и мук, которые колебали ночной воздух под небесами Харрана.
Единственным, кто мирно почивал в ту ночь с набитым желудком и безмятежным сердцем, был Лаван, арамеянин. Уж конечно ему всю ночь снились сны, исполненные торжества и самодовольства. Его хитрость удалась, да еще с такой легкостью! Лавана нисколько не трогало, каким адом обернулась она для трех его жертв. Подменить Рахиль на Лию — подобную идею мог взлелеять только такой извращенный ум, как у Лавана. Только такой человек, как он, был способен настолько не посчитаться с чувствами других ради того, чтобы заполучить дарового работника еще на семь лет. Не месть, не садизм, не вражда двигали им, а всего лишь жадность грубого выжиги, алчность бездушного, паршивого землевладельца. (Если читателя удивляет такая моя эмоциональность, могу сказать только, что я искренне ненавижу этого прохиндея Лавана. И то, что Библия может внушать столь сильные личные чувства к своим персонажам, — еще одно свидетельство ее величия.)
Бесспорно, сам Иаков был далеко не ангел. Читатель, возможно, пришел к выводу, что его брачная ночь была ему карой за то, как он облапошил своего отца и брата, разумеется, с подачи его мамочки. Ведь именно Ревекка обложила его гладкие руки кожею козлят, чтобы слепой Исаак принял его за косматого Исава. Исаак заметил, что «голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы». И все же вопреки этому сомнению Исаак попался в расставленную ему ловушку и благословил самозванца. Гнуснейший обман, нанесший смертельный удар и Исаву, и Исааку: отцовское благословение в те дни имело колоссальную важность. Когда они поняли, что обмануты, их реакция была много сильнее, чем Иакова, когда он обнаружил в своей постели Лию. Исаак «вострепетал», а Исав «поднял громкий и весьма горький вопль».
Для достижения своих целей Ревекка и Лаван одинаково воспользовались неспособностью их жертв что-либо видеть. «Исаак состарелся, и притупилось зрение глаз его», а Иаков буквально находился во тьме. Но ведь Ревекка и Лаван были сестрой и братом, скроенными по одной мерке. Ну а в том, что касается надувательства и нравственной низости, они сущие близнецы.
Расчет Лавана на готовность Иакова отработать ради Рахили еще семь лет оправдался полностью. И теперь, когда Иаков стал мужем обеих сестер, все еще страдая от потрясения, каким обернулась его брачная ночь, его любовь к Рахили подверглась новой проверке. Она выдержала тяжкие испытания самопожертвования и тягостного ожидания. Теперь ей предстояло выдержать будничные трудности семейного быта — на фоне сложных отношений внутри его семьи.
В первые годы брачной жизни Иакова Лия рожает ему сыновей, оставаясь нелюбимой, а Рахиль бесплодна, но любима. Вот что кроется за разнообразными горестями этой семьи. Иаков никогда не скрывал, что отдает предпочтение Рахили. Так и написано: «Господь узрел, что Лия была не любима, и отверз утробу ее, а Рахиль была неплодна». Надрывающие душу страдания Лии — которые тоже надо поставить в счет ее отцу — четко отражены в именах, которые она дает сыновьям, рожая их Иакову одного за другим. «Лия зачала, и родила сына, и нарекла ему имя: Рувим; потому что сказала она: Господь призрел на мое бедствие; ибо теперь будет любить меня муж мой. И зачала опять, и родила сына, и сказала: Господь услышал, что я не любима, и дал мне и сего. И нарекла ему имя: Симеон. И зачала еще, и родила сына, и сказала: теперь-то прилепится ко мне муж мой; ибо я родила ему трех сынов. От сего наречено ему имя: Левий».[1]Нам не известно, любила ли Лия Иакова до свадьбы, но совершенно ясно, что, оказавшись нелюбимой женой, она поставила себе целью завоевать его сердце. Ее оружием стала плодовитость. И как бы ни шокировала нас ее тактика, будущее доказало, что расчет этот оказался верным.
В тот момент Рахиль все еще наслаждается положением любимой жены. Читателю ясно, что почти все свое свободное время Иаков проводит с Рахилью, но никто его не винит: ведь он с самого начала отдал предпочтение ей, и это было известно всем. Да и к браку с Лией его принудили против его воли. Тем не менее Иаков по натуре — человек семейный, и четверо его маленьких сыновей — Рувим, Симеон, Левий и Иуда, — естественно, наполнили его сердце горячей любовью. Со временем часть этой любви пролилась и на Лию. Ревность между сестрами принимает обоюдоострый характер — Лия завидует любви Иакова к Рахили, Рахиль завидует материнству Лии. Подобная напряженная ситуация никак не обещает счастливого домашнего очага, а уж тем более если вспомнить все, что привело к ней. Медленно, но верно Рахиль начинает терять почву под ногами. Иаков уже не юный изнемогающий от любви пастух, тяжко трудившийся ради возлюбленной. Теперь он отец, муж, преуспевающий овцевод. Рахиль, ожесточившаяся, бесплодная женщина, лишь отдаленно напоминает юную красавицу у колодца в земле «сынов востока». История движется к кульминации — их первой большой ссоре.
Ссора вспыхивает, когда Рахиль ставит перед Иаковом ультиматум: «Дай мне детей; а если не так, я умираю». Вполне вероятно, что этому предшествовали стычки между сестрами — сцены, которые навряд ли доставляли Иакову большое удовольствие. В любом случае вспышка Рахили отдает истерикой, и, возможно, именно это вызывает гнев Иакова, полностью выводит его из себя, так как он грубо ее обрывает: «Разве я Бог, который не дал тебе плода чрева?» Тут нам вспоминается другая библейская супружеская пара в сходной ситуации — Анна и Елкана, родители пророка Самуила. И здесь в начальных стихах Первой книги Царств мы находим любимую, но неплодную жену, которой противостоит плодовитая соперница. И тоже бесплодная жена тревожится, ведет себя крайне нервно. И хотя я сомневаюсь, что Елкана был способен, как Иаков, на семь лет самопожертвования, он тем не менее показал себя чутким и добрым. «Анна! что ты плачешь, и почему не ешь, и отчего скорбит сердце твое? не лучше ли я для тебя десяти сыновей?» Возможно, это не слишком точная передача ситуации, но в словах Елканы есть теплота и заботливость. Иаков, бесспорно, такой чуткости не проявил.
