— Стало быть, вы уезжаете в Бразилию? — уточнил Яспер.
— Уезжаю.
— Торговать сахаром?
— Чем придется. Но сахар мне подходит, потому что государство гарантирует сохранность вложенных в него средств.
— И когда же вы отправляетесь в путь?
— Через несколько дней. Я уже заказал место на судне.
Дети хором ахнули.
— Помилуйте, батюшка, в ваши ли годы бороздить океан! — воскликнул младший.
— Отчего бы и нет, я ведь катаюсь на коньках по харлемским каналам.
— Некоторые в колониях умирают…
— …а другие здесь ломают себе шею, свалившись со ступенек паперти!
Яспер не сдавался:
— Отец, я обязан уважать вас. Но подумали ли вы о том, в каком затруднительном положении оставляете нас, решаясь на это путешествие? Матери нет в живых, сестры совсем еще юные, Виллем работает с вами, а я учусь. Что станет с вашими детьми, если вы уедете на много месяцев, а может быть, и лет?
— Хватит, Яспер! — Виллем от возмущения даже топнул ногой.
Братья смерили друг друга взглядами, можно было подумать — сейчас они подерутся, но старший, решив, видимо, пренебречь словами младшего, принялся утешать Корнелиса:
— Не беспокойтесь, отец, ничего с вашими детьми не случится. Во-первых, у нас есть Фрида, хорошая служанка, которая справится с домом не хуже вас. Как вчера у нас были горячая похлебка и чистый пол, так и завтра похлебку холодной не подадут и пол немытым не останется… И потом, старший из ваших сыновей — уже мужчина! На меня возложены обязательства, и, можете быть уверены, я их выполню! Я позабочусь о семье и о нашем имуществе, как и положено первенцу, если родители не в силах этим заниматься.
Услышав последние слова, произнесенные безо всякого злого умысла, Корнелис, тем не менее, нахмурился:
— Дети мои, то, что я слышу, меня огорчает… Вы говорите только о своей учебе и о хозяйстве, только об уборке да о готовке! Неужели вы не способны оценить, насколько вам повезло? Неужели не понимаете, что начинается новая жизнь, и она отличается от старой, как полдень от полночи? Почему вы беспокоитесь о деньгах, когда я твердо пообещал разбогатеть и обязуюсь, когда буду там, щедро делиться с вами своими доходами? Разве я жестокий отец, разве брошу вас в нужде? Вы должны верить мне! Я уезжаю от вас ненадолго, и выгода от моей поездки будет огромной. Когда-нибудь вы благословите тот день, в который я решился на это предприятие!
Вера самого Корнелиса в грядущую удачу была так незыблема, что он потребовал немедленно составить завещание и распределить в нем будущую прибыль. Пока еще призрачные богатства оказались уже им расписаны. Треть денег пойдет на ремонт дома, который хоть и занимал видное место в богатом квартале, однако вот-вот грозил рухнуть. Другая треть — на уплату долгов: у семьи было немало кредиторов. Остатка же вполне хватит на приличную ренту для всех четверых. Составленное таким образом завещание не только предотвращало возможные раздоры, но и — все это почувствовали — предусматривало возможность несчастного случая вдали от дома, способного слишком рано лишить детей отцовской опеки.
— Жребий брошен! — воскликнул Корнелис, отнимая дымящееся кольцо от восковой печати — Вы — мои законные наследники, и вам предстоит отхватить свой кусок от пирога американского изобилия!
Подпись под завещанием послужила еще одним поводом сдвинуть кубки и набить рот сластями, и все же никто, кроме развеселившегося от вина Виллема, не радовался. Он один пылко и искренне поддерживал отцовские намерения, и его одного купец вскоре поманил за собой. Отец и сын уединились в прихожей.
— Виллем, ты старший, а потому с сегодняшнего дня и до моего возвращения будешь опорой семьи. Я во всем на тебя полагаюсь.
— Спасибо, отец!
— Однако ты молод, склонен, как все твои ровесники, к излишествам, вот я и решил, что выполнять мой наказ тебе поможет опытный человек.
— Кто же этот человек?
— Его имя — Паулюс ван Берестейн, он ректор латинской школы в Харлеме и очень влиятельный регент. Некогда в его ведении был приют прокаженных, и, похоже, с той поры его душа преисполнилась сострадания. Случай свел нас и сдружил в Остенде, где мы вместе сражались с испанцами, а когда нашу семью покинула удача, Паулюс единственный остался мне верен. Я уже много лет с ним не виделся, но это письмо напомнит ему обо мне и расскажет о тебе. Познакомься с господином Берестейном и постарайся получить при его содействии столь необходимую тебе поддержку.
— Но о какой поддержке вы говорите, отец? Разве недостаточно того, что рядом со мной будут Фрида и Яспер?
— Ты не знаешь, как вести дела! Поверь, Паулюс будет тебе очень полезен!
Старший сын взял письмо и, не выпуская из рук, долго, растроганно глядел на него. Этот юноша заметно отличался от многих людей, которые, выпив, делаются легкомысленными: вино дарило ему не только безудержное веселье, но одновременно и более ясное осознание действительности. С каждым новым кубком он все сильнее проникался понятиями долга и чести, и сейчас, совсем уже хмельной, Виллем, пытаясь встать на ноги, торжественным тоном провозгласил:
— Хорошо, отец! Я пойду к этому человеку!
Он уже почти выбрался из кресла, но Корнелис усадил его обратно:
— Мне надо сказать тебе еще несколько слов о господине Берестейне…
Виллем покорно сел.
— Богатым и могущественным людям часто завидуют, знатных недолюбливают, а порой и высмеивают. Чем выше поднимаешься, тем больше рискуешь — этот урок военного искусства применим и к жизни в обществе. Паулюс стал жертвой слухов. Его считают грубым, жестоким, изворотливым, опасным и ко всему еще приписывают ему превосходящую всякое воображение алчность! И должен признаться, сынок, в этих сплетнях есть немалая доля правды…
От удивления юноша слегка протрезвел. Он попросил Корнелиса повторить свое странное признание, а после этого — объяснить, зачем же обращаться к ван Берестейну, если такой неприглядный портрет верен.
— Во время боя, который нас сдружил, Паулюса настиг выстрел вражеской аркебузы. Пуля засела у него в шее, он потерял много крови и мог бы погибнуть, если бы я не стянул края раны ниткой, выдернутой из собственной одежды. Я лишился рукава, зато господин Берестейн сохранил жизнь!
— Понятно: он перед вами в долгу и постарается отплатить…
— Думаю, да. Потому-то, несмотря на дурную славу, я выбрал именно Паулюса, а кроме того, нисколько не сомневаюсь, что общение с таким человеком благоприятно скажется на твоем характере.
Корнелис значительно покивал и с этой минуты стал таким же молчаливым, как обычно. Отец и сын вернулись в кабинет, где Яспер, водрузив на нос очки, вслух читал завещание.
— Ну вот, все и улажено. Пойдем! — скомандовал Виллем.
Проститься с нотариусом, собрать вещи, дать хозяйственные наставления Фриде — на все это много времени не потребовалось. Теперь, когда отъезд Корнелиса был делом решенным, его присутствие стесняло детей и почти мешало им. Пять дней, оставшихся до отплытия, показались им очень долгими.
